— Это если предположить, что он был адептом.

— Такая книга, — Найтингейл постучал ножом по твердой обложке «Principia Artes Magicis», — не может попасть к человеку случайно. Кроме того, я помню этот библиотечный штамп — он принадлежит школе, где я учился.

— Хогвартсу? — переспросил я.

— Я был бы очень признателен, если бы вы перестали называть ее этим словом, — сказал Найтингейл. — В Оксфорд мы можем отправиться прямо сегодня.

— И вы поедете? — удивился я.

Рекомендации доктора Валида насчет «полного покоя» были очень категоричны.

— Без меня вас не пропустят в библиотеку, — пояснил Найтингейл. — И к тому же пришло время представить вас другим людям, причастным к магии, — добавил он.

— А разве вы не последний?

— Мир не ограничивается городом Лондоном, — был ответ.

— Да, так часто говорят, — отозвался я, — вот только на моей памяти это ни разу не подтверждалось.

— Можем взять с собой пса, — сказал наставник, — думаю, прогулка ему понравится.

— Зато нам она не понравится, если мы его возьмем, — сказал я.

К счастью, на улице, вопреки прогнозу, было тепло, поэтому до трассы А40 мы ехали с опущенными стеклами, благодаря чему запах выветривался. Откровенно говоря, «Ягуар» — не слишком удобная машина для больших расстояний. Но о том, чтобы предстать перед конкурирующей организацией на «Форде Асбо», не могло быть и речи. Необходимо было держать марку — хотя бы и с Тоби на заднем сиденье.

— Если Джейсон Данлоп учился магии, то кто мог быть его учителем? — проговорил я, когда мы выехали наконец на Грейт-Вест-роуд.

Это мы уже обсуждали. Найтингейл твердо заявил, что настоящей, полноценной «ньютоновой» магией нельзя овладеть самостоятельно. Если никто не объяснит тебе сущность вестигия, его в жизни не отличить от обычных отрывков мыслей и ощущений, что путаются у тебя в голове, засоряя подсознание. Так же и с формами: Найтингейл показывает их мне, а я запоминаю. Изучать же их самостоятельно значит быть безумцем, маньяком, который способен деформировать собственные глазные яблоки в рамках проверки своей же оптической теории. Короче, кем-то вроде Исаака Ньютона.

— Не знаю, — ответил Найтингейл, — после войны нас осталось не так много.

— Но это должно сузить круг подозреваемых.

— Большинство выживших сейчас уже в очень преклонном возрасте.

— А как в других странах?

— Магический резерв континента в войну очень сильно пострадал, — сказал Найтингейл. — Нацисты в оккупированных государствах переловили всех магов, каких только нашли, — и убили тех из них, кто отказался сотрудничать. Те, кто не погиб, сражаясь за них, погибли, сражаясь против. Во Франции и Италии творилось то же самое. Мы рассчитываем, что на Скандинавском полуострове еще держатся магические традиции, но там их хранят в глубокой тайне.

— А в Америке?

— В самом начале войны появились волонтеры-американцы из Пенсильванского университета, — кивнул Найтингейл. — Они называли себя Достойными.

После Перл-Харбора к ним присоединились и другие, и Найтингейл сильно подозревал, что между ними и Достойными всегда существовала некая враждебность. И еще он сомневался, что после войны кто-то из них мог вернуться в Великобританию.

— Они винили нас за Эттерсберг, — сказал он. — Кроме того, существовало соглашение.

— Не сомневаюсь, — ответил я.

Всегда есть какое-нибудь соглашение, как же без него.

Найтингейл заявил, что они непременно попали бы в его поле зрения, если бы объявились в Лондоне.

— Их деятельность вряд ли можно было назвать аккуратной, — пояснил он.

Я спросил, а как же другие страны: Китай, Россия, Индия, Ближний Восток, Африка? Ведь не могло же быть, чтобы там не существовало совсем уж никакой магии. Найтингейлу пришлось признать, что ему это не известно, и он сделал это с явным смущением.

— До войны мир был иным, — сказал он. — У нас, в отличие от вашего поколения, не было моментального доступа к любой возможной информации. Мир был больше. В нем было больше тайн — и мы все еще мечтали о лунных горах и охоте на тигров в Пенджабе.

Когда карты мира сплошь состояли из белых пятен, подумал я. Когда каждый мальчик мечтал о подвигах и даже не подозревал, что на свете существуют девочки.

Тоби возмущенно тявкнул: мы обогнали огромный грузовик, везущий непонятно куда полный кузов непонятно чего.

— После войны я как будто очнулся от долгого сна, — продолжал Найтингейл. — В мире, где появились космические корабли, компьютеры, гигантские самолеты. И то, что магия из этого мира ушла, казалось даже естественным.

— Может, вы просто не давали себе труда искать ее? — спросил я.

— Я остался один, — сказал мой наставник. — На весь Лондон и юго-восток страны в придачу. Мне и в голову не приходило, что старые времена могут вернуться. Однако, судя по книгам Данлопа, его наставник учился не за границей. Нет, это кто-то из наших, британских черных магов.

— Не надо их так называть, — сказал я.

— Но вы же понимаете, что слово «черный» употребляется здесь в переносном значении, не так ли?

— И все равно, — упорствовал я, — сущность вещей меняется в зависимости от того, каким словом их описать. Меня вот тоже можно назвать черным магом.

— Вы не маг, — возразил Найтингейл, — вы только-только стали учеником мага.

— Не уходите от темы.

— Так как же мне их называть? — терпеливо поинтересовался наставник.

— Адептами магии с ограниченными понятиями об этике! — сформулировал я.

— Позвольте спросить из чистого любопытства, — проговорил Найтингейл, — если слова «черный маг» во всем Лондоне используем только мы с вами да еще доктор Валид, почему вам так важно заменить их какими-нибудь другими?

— Потому что старые времена, как мне кажется, не вернутся уже никогда, — отвечал я. — Более того, я считаю, грядет новый мир.

Странное место Оксфорд. Пока ты на окраине, он ничем не отличается от любого другого британского города. Эдвардианские здания, переходящие в викторианские с чужеродными вкраплениями пятидесятых годов двадцатого века. Но стоит перейти через мост Магдалины, и сразу же оказываешься посреди самого крупного скопления средневековых зданий. Историческая архитектура, конечно, производит сильное впечатление, но что касается дорожного движения, то пробираться по этим узким улочкам будешь примерно столько же, сколько потратил на всю дорогу от Лондона.

Джон Радклифф, придворный врач Вильгельма и Марии, славился в свое время тем, что очень мало читал и практически ничего не писал. Поэтому логично, что именно он основал одну из известнейших оксфордских библиотек. Научная библиотека имени Радклиффа находится в здании с круглым куполом. Оно напоминает собор Святого Павла, только без лишней религиозной символики. Внутри много гладкого тесаного камня, старых книг и галереек и царит странная напряженная атмосфера места, где шумная молодежь ведет себя неестественно тихо. Человек, с которым у нас была назначена встреча, ждал нас у самого входа, возле доски объявлений.