заинтересовала моя история о Пруссии – меня это удивило, поскольку это, возможно, самая безумная обличительная история, которую я когда-либо рассказывал. Но прежде чем перейти к ней, мы продолжим в одиночку клеймить священных коров примитивизма и прогресса.

Миф о первобытном человеке – это постоянный ориентир и контрапункт нарратива прогресса. Его используют в науке: почти каждое объяснение явлений человеческой истории содержит рефрен «Во времена, когда мы жили в пещерах…», а гуру популярной науки оправдывают с его помощью всё подряд, от пристрастия к социальным сетям до изнасилований. Мое любимое утверждение принадлежит одному доктору, считающему, что первым медицинским инструментом была палка, которой обитатели пещер тыкали неподвижно лежащих людей, чтобы проверить, не мертвы ли они. Подобные эксперты могут извлечь чертовски много культурной информации из небольшой кучки костей, найденных по всему миру, – будчи собранными вместе, они легко поместятся на заднем сиденье вашего автомобиля.

С другой стороны, исследователи охотно подправляют эту историю всякий раз, когда обнаруживается новая информация. Например, когда ДНК хрестоматийных неандертальцев была обнаружена у всех европейцев, нарратив в одночасье поменялся. Эй, оказывается, неандертальцы были устроены намного сложнее, чем мы думали раньше! Правда, в историю попадает далеко не каждое новое открытие. После недолгой паузы, возникшей после того как было установлено, что у неандертальских женщин имелся тот же набор повреждений костей, что и у мужчин (точь-в-точь как переломы у клоунов, отвлекающих быков во время родео), нарратив о том, что «мужчины были охотниками, а женщины – собирателями», с легкостью возобновился.

Чистое заживление этих повреждений также показывало, что в древности люди заботились друг о друге и владели передовыми медицинскими практиками, а их диета была достаточно питательной, чтобы кости быстро срастались. Были даже найдены примеры инвалидов, о которых заботились до старости. Но это плохо вяжется с преобладающим нарративом об ужасающей нищете и недолгой жизни, в условиях которой господствовали и выживали только самые сильные и психованные индивиды, убивавшие всех остальных и распространявшие свое доминирующее семя.

Если человеческих костей было найдено немного, то у этого есть причина. До недавних пор похоронные обряды большинства народов предполагали воздушное погребение. Тело умершего помещали на возвышение, где его поедали птицы и животные, после чего оставшиеся крупные кости забирали плакальщики – они какое-то время хранили эти останки, пока, наконец, не складывали их на деревьях, в пещерах, в колодах, на песчаных холмах или не разбивали на мелкие куски. Обычно это были черепа и берцовые кости. Позднее и то, и другое стало символом языческих террористов, более известных под именем «пираты». Еще позднее этот же символ стал обозначением яда и смерти. Небесное погребение было забыто, и люди теперь гадают, почему обнаружено так мало костей и почему те, что всё-таки попадаются им в руки, выглядят так невзрачно. Возможно, потому что эти образцы принадлежали изгоям, бандитам и отщепенцам, о которых никто не заботился после смерти. Всё это представляет собой интересный набор данных, на основе которого можно выстроить всю доисторическую эпоху.

Но люди всё равно продолжают придерживаться своего нарратива. Ни в одной другой научной дисциплине (за исключением врачей, рассказывавших в 1950-х годах о пользе курения) не придумывали более вычурных сказок на основе такого ограниченного количества фактов. Эти сказки проецировались на все встречи с коренными народами южного полушария, принимая при разгуле предвзятого мнения масштаб удивительной массовой истерии. Истории – мощные инструменты, но они могут стать еще и страшным оружием в руках озлобленных нарциссов. Если вы хотите взять под контроль свою жизнь или работать над какими-то устойчивыми изменениями в мире, вам необходимо использовать силу истории.

Этот символ я использую для обозначения способа мыслить, который называю «мышлением историями». Это скорее о нарративе, чем просто о рассказывании наших историй. Мы должны сравнить наши истории с историями других людей, чтобы прийти к более глубокому пониманию нашей реальности. Это проверка нового знания на достоверность и логичность. Символ изображает двух сидящих людей, которые ведут разговоры на песке и делятся историями, чтобы расширить свои знания. Ложные нарративы плохо выдерживают анализ такого рода. Мышление историями (story-mind) – это такой способ думать, который способствует диалогу об истории (history) с разных точек зрения и усиливает обучающую мощь самого нарратива.

Нарратив – самый мощный механизм памяти. Если отдельные факты затрагивают лишь кратковременную память, а при повторении (например, при подготовке к экзаменам) – средневременную, то история (story) сразу фиксируется в долговременной памяти. Если вы сможете создать историю на основе метафор, мест и языковых триггеров, которые помогут вам запомнить то, что вы учите, вы сэкономите время и расширите свою долговременную память.

Истории также называются беседами, но это совсем другой процесс. Символ отражает как процесс беседы, так и нарратив, потому что в этом процессе истории соединяются вместе и обретают смысл. Истории без бесед годятся разве что детей убаюкивать. Если вы хотите бодрствовать и расти, вы должны обмениваться историями.

В аборигенной культуре беседа представляет собой нечто большее, чем история или простой разговор: это структурированная культурная деятельность, в которой даже ученые видят действенную и строгую методологию производства, проверки и передачи знаний. Ее ритуал включает в себя такие элементы, как история, юмор, жест и мимикрия для достижения консенсуса, выработки смысла и внедрения инновации. Будучи связанной с конкретными местами и отношениями, беседа глубоко погружена в местный контекст, определенный особенностями мировоззрения ее участников.

Беседа регулируется правилами активного слушания и взаимного уважения, а ее участники скорее созидают на основе того, что сказали другие, нежели противостоят им, оспаривая их идеи. Не существует твердого правила, согласно которому в каждый конкретный момент говорить может только кто-то один: принцип взаимного уважения подразумевает, что другие участники имеют право вмешиваться, чтобы поддержать говорящего или дополнить то, что он говорит. Правила «жезла оратора» тоже нет (Запад почерпнул эту идею из культуры американских индейцев).

Такой перекрестный (back-and-forth) стиль беседы устраняет неприятный феномен, характерный для многих разговоров, встреч и диалогов, когда один из собеседников стоит и несет чепуху, в то время как остальные вежливо молчат и киснут от скуки (в аборигенной культуре монологи встречаются редко, за исключением случаев со стариком, когда тот рассказывает долгую историю, или с разгневанным человеком, который излагает причины своего недовольства). Благодаря постоянным наложениям высказываний беседа протекает живо и динамично и служит источником вдохновения для участников. Не будучи линейной, она переходит с одной темы на другую, но часто возвращается к сказанному ранее, чтобы выявить связи между различными наборами данных, которые невозможно установить при более аналитических формах диалога. В ней