все было прекрасно. И кажется, я выжал из своего молодого тела максимум возможного, чтобы не тратить времени на сон до самого утра.

Просто... Просто меня все время отвлекали мысли о том, что же сейчас происходит в Закорске.

Я их от себя гнал, но иногда Анна смотрела на меня странновато, конечно.

В шесть утра я осторожно переложил ее растрепанную голову со своего плеча на подушку, тихо оделся и вышел в темный коридор. Еще было рано даже для буднего дня. А в выходной тишина стояла прямо-таки гробовая.

На улице тоже было темно и тихо.

Правда грохочущие промерзшие за ночь коробки трамваев и троллейбусов уже вышли на утреннюю вахту.

– А, здорово Жаныч, – Веник стоял в дверях в одних трусах и почесывал спутанную шевелюру. – А разве уже семь?

– Без двадцати, – сказал я.

– А, – он сонно кивнул. – Тогда сейчас кофе попьем и поедем.

– Мамы дома нет, да? – хмыкнул я, споткнувшись в коридоре об его ботинки.

– Она в санатории еще две недели, – Веник душераздирающе зевнул. – Сейчас я... Подожди пока на кухне, ладно?

Похоже, Веник был не один. Не в том смысле не один, что у него девушка ночевала. В коридоре было сразу несколько пар лишней обуви. Значит они вчера после «Петушка» пришли продолжать банкет. Пользуясь предлогом «свободная хата». Но Веник оказался человеком слова. Не послал меня на хер за то, что слишком рано пришел. И даже вежливо не предложил отложить барахолку на какой-нибудь более подходящий день. Было слышно, как он шумно отфыркивается, умываясь.

Интересно, выгонит Веник гостей или по-рыцарски оставить досыпать?

– Ты голодный? – спросил Веник, приглаживая пальцами мокрые волосы. – Если да, то там в холодильнике есть масло и сыр. И что-то еще, кажется, осталось. А то я так рано жрать ничего не могу.

– Неа, – я помотал головой. Кажется, я еще не до конца переварил вчерашний ужин. Ну или действительно было слишком рано для завтрака. – Кофе попьем и погнали.

– Ага, – буркнул Веник. – Сейчас я только предупрежу всех, что убегаю.

В воскресное утро все автобусы, троллейбусы и трамваи в городе ходят пустые, как светящиеся погремушки. Кроме одного, под номером 32а. Единственного, который едет до Коловражского кладбища. А барахолка – это за остановку до конечной. Причем по этому маршруту ходит на полноразмерный городской лиаз, а куцый пазик. Чтобы забраться в который нам с Веником пришлось очень активно поработать локтями. Но ехать, конечно, пришлось в состоянии «ни вздохнуть, ни пернуть». Новокиневцы, отправившиеся в поход за шмотками, были настроены решительно и готовы были терпеть любые лишения.

В печень мне упирался локоть корпулентной дамочки, которая, несмотря на ранний час, была при полном боевом раскрасе – голубые тени, губы обведены красным карандашом по контуру и накрашены розовой помадой. А от ее духов меня разве что мутить не начало. Причем, духи-то может и неплохие. Просто она вылила на себя перед выходом из дома, кажется, полфлакона сразу. А остальную половину распылила по всем ворсинкам цигейковой шубы. И норковой формовке. Она всю дорогу зыркала на меня подозрительным взглядом, и каждый раз после этого ее локоть еще сильнее впивался в мои внутренности.

Разумеется, среди всей этой толпы нашлась парочка пассажиров, которым надо было выходить на несколько остановок раньше. И они, ясен пень, еще и умудрились как-то занять сидячие места. Поэтому, когда они принялись пробираться к выходу, это получился тот еще... гм... квест.

Официально остановки «Барахолка» не существовало. Там даже никакого павильончика не было, только желтая табличка с буквой «А» в кружочке. Официальной название этой остановки было «имени Красного Октября». Что это было такое – неизвестно, может тут неподалеку какая-то база отдыха, или в каком-нибудь тысяча девятьсот лохматом году посреди нигде установили памятную стелу в честь очередной годовщины революции, а потом как-то повелось, что ее стали использовать как ориентир разномастные торговцы и покупатели. Чтобы обстряпывать свои не вполне законные дела по переходу собственности из одних рук в другие в стороне от глаз служителей порядка в серой форме.

Мои детские воспоминания о барахолке были одним сплошным кошмаром. Ясен пень, мои родители таскали меня в это же самое место, и вспоминал я об этом, мягко говоря, с содроганием. Как оказалось, это моя память еще дорогу до барахолки милосердно не запечатлела.

Во всем же остальном барахолка была в точности такая, как я и помнил. Сначала здоровенный пустырь-парковка, а потом, собственно, само святилище спекулянтов и фарцовщиков всех мастей. На первый взгляд, никакой упорядоченности во всем этом столпотворении не было. Ну, кроме главного правила – если кто-то стоит на месте, как прибитый, значит что-то продает. А если топает и шарит глазами во все стороны – это покупатель. Здесь не было лотков, как на рынках. Большая часть торговцев вещи раскладывали прямо на земле, на тряпочках и картонках. Особо продумчивые приволокли с собой ящики из-под овощей и фруктов. А уже на них положили сверху газеты и тряпочки. Ну а сверху – вещи. Пальто и шубы лежали по соседству с радиодеталями. Здесь у нас были трусы-носки в картонной коробке, а рядом на газетке – помады, тени и еще какая-то косметическая мелочевка. Спортивные костюмы и детские платьишки. Мохнатые шапки и уродливые туристические ботинки. Грампластинки и вязаные кружевные салфеточки. Хрустальные салатники и... В общем, реально все подряд. Без какой бы то ни было системы. И чудовищная тьма народу при этом. Мы встроились в поток людей, медленно движущийся вдоль импровизированных прилавков. В отличие от меня, Веник тут явно разбирался лучше. Пару раз он останавливался и перебрасывался несколькими словами с продавцами.

А дальше...

Дальше все было, как я и с детства помнил.

– О, Жаныч, вот отличный джемпер! – Веник выхватил из окружающего пространства какой-то кусок цветного трикотажа и помахал перед моим носом. – И еще ботинки можно померить. Для таких не сезон, но в сезон будут дороже. Давай, снимай пальто!

И вот я балансирую на картонном квадрате, размером с носовой платок, пытаясь замерзшими моментально пальцами завязать шнурки на ботинках. Потому что рожка для обуви у продавцов обуви конечно же нет... Впрочем, может я и несправедлив, и где-нибудь у другого газетного прилавка стоит вежливый и предупредительный продавец, который озаботился зеркалом и стульчиком. Но найти такого нам, видимо, не судьба.

– Жмут, не подходят, – сказал я, скидывая ботинок.

– Это натуральная кожа, они разносятся! – тут же визгливо выступает продавщица, замотанная в пуховый платок поверх шубы.

– Барышня, а на размер меньше у вас нет? – спросил я,