Неподалёку от обозначенного входа лама достал и передал Жаргалу его тряпицу с камнями, Войдя в место, считающееся входом в Шамбалу, Жаргал достал из тряпицы крупный фиолетовый камень. Ему кажется, или кристалл действительно сверкает сильнее, чем раньше?

Они уселись в центр сакрального места, где Жаргал достал из принесённого с собой мешка тонкую деревянную дощечку, которой снабдили его в монастыре, и положил её себе на колени. На дощечке расположил белый лист бумаги. Выполняя эти действия, Жаргал испытывал сильное волнение и душевный подъём. Было ли это связано с воспоминанием о привычных ему в прошлой жизни сеансах магии, или и впрямь он почувствовал необычный ток здешней энергии, он не знал. Зажав в левой руке кристалл и занеся правую руку с карандашом над чистым листом, Жаргал сказал:

— Скажи мне, что ты хочешь узнать.

— Я хочу узнать, дано ли мне будет когда-нибудь войти в Шамбалу, — немного стеснительно сказал лама.

— Читай про себя молитву и жди.

Жаргал закрыл глаза и мысленно представил напоминающий по виду ртуть поток магии, циркулирующий когда-то в его теле, потом он как бы выпустил этот поток и окутал им свою правую ладонь с карандашом. Расслабил тело и затянул первую ноту горлового пения, сосредоточенно думая о сидящем рядом служителе и мечте всей его жизни…

Ох, как он желал появления видения… И оно пришло. Через некоторое маг вероятностей медленно открыл глаза увидел картину, но не яркую, красочную, а словно бы сотканную из тумана. Звуком эта картина не сопровождалась. Маленький старик сидит здесь, в центре, а вокруг него стоят монахи с обритыми головами, в красных накидках, молитвенно сложив руки и наклонив головы. Старик напомнил Жаргалу его самого — такого, каким он был незадолго до последнего обмена душ. Очень старым, лысым и в морщинах. Этот человек в центре медитирует, а потом вдруг легко встаёт, делает несколько шагов вперёд и будто бы растворяется. Оставшиеся монахи в религиозном экстазе падают на землю. Видение исчезает.

Жаргал пришёл в себя после транса и увидел, что его правая рука начертала на листе несколько кривых линий, а левая так сильно сжимала кристалл, что своими гранями тот практически порезал ему кожу. Он посмотрел на ламу рядом с собой и обнаружил, что тот плачет.

— Я видел, что когда ты станешь старым… — с волнением начал Жаргал.

— Не надо, — попросил лама, счастливо улыбаясь сквозь слёзы, — я тоже видел. И даже понял день и час этого события. Спасибо тебе, Жаргал. Я выбрал правильную жизнь, и мои оставшиеся годы будут прожиты не напрасно… Если можно, я бы хотел сохранить твой рисунок на память.

Жаргал пробыл в монастыре ещё несколько дней, заряжая камни и медитируя, но больше видений у него не было и магия вероятностей, даже в том необычном и будто бы ослабленном виде, что в сеансе с ламой, не откликалась. Это не могло подспудно не вызывать в нём досаду. Возможно, он был недостаточно чист душой для этого. Нет, не возможно. Точно. Вот, к примеру, монахи с их вечными молитвами и аскетично-скудной пищей ему уже надоели. Да и его коню это пустынное место не нравится, местные люди тут часто передвигаются на верблюдах.

Пора двигаться дальше. Говорят, тут неподалёку есть гора, которая исполняет желания. Обязательно надо её навестить.

Наверное, скажи кто-нибудь сейчас Жаргалу, что он немного изменился после посещения этого монастыря, в котором встретился с присущей его духу магией, он бы не поверил. Тем не менее, это было так. Его путешествие на самом деле больше не имело цели только лишь отчитаться перед Филис. Он, конечно, не был паломником и отправлялся дальше не ради поклонения высшим разумным силам, но и чувствовать себя посторонним, как туристы в погоне за впечатлениями, он тоже не мог. Ведь это была его земля. Он должен был как можно полнее узнать, прочувствовать её, и показать ей себя.

К горе Баянзурх Уул Жаргал подъезжал ночью. Вообще ночное небо над широким открытым пространством — это нечто волшебное, вызывающее у человека мало с чем сравнимое ощущение себя частью безмерно огромного великолепия или зрителем, которому дано его созерцать — то, о чём человек неизбежно будет тосковать, когда этой возможности лишится.

Как уже упоминалось, Жаргал не был туристом по духу, охотником за впечатлениями. Но не проникнуться, не "заболеть" видом ночного неба над степью — а пустыня Гоби является не столько песчаной пустыней, сколько высохшей степью — он, конечно, не мог. Причём ещё со своей первой жизни в качестве воина.

Неподалёку от горы Жаргал снял отдельную юрту и впервые за несколько дней путешествия сытно поужинал блюдами монгольской кухни, предложенной ему местным туристическим сервисом. Особенно ему нравились буузы — напоминающие юрты шарики из теста с начинкой из рубленного мяса.

Поход на гору он, естественно, отложил на завтра. Вообще, зря он столько съел на ночь, теперь могут присниться тяжёлые сны… Ничего не снилось и спалось прекрасно.

Сюда, к горе Баянзурх Уул приезжает много паломников со всей Монголии. С ней связана легенда, которая рассказывает о причинах её магических возможностей:

Около трёхсот лет назад в этом районе жил некий Хан, и у него был сын — лама. Дела у Хана шли плохо, он задолжал торговцам крупную сумму денег, да еще его сын умер в молодости. Тогда Хан взмолился богам, чтобы те помогли ему вернуть долг. Повелитель смерти услышал его молитвы и решил, что если сам Хан долг отдать не может, то придется отдуваться его сыну, и отправил молодого ламу назад на землю из царства мертвых. Но тело ламы уже похоронили, и вернуться ему было некуда… поэтому его дух вошел в гору, и принял обет исполнять желания всех, кто к нему придет. Авось среди них будет и его отец Хан. С тех пор монголы приходят на гору Баянзурх Уул в надежде на исполнение их желаний.

Подниматься на вершину горы могут только мужчины, для женщин есть небольшой холмик пониже, где они загадывают свои скромные мирские желания. На вершину горы ведет опасная тропа из сыплющейся каменной крошки, которую покорно преодолевают паломники. И ни у кого даже не возникает помысла сделать эту тропу удобнее и безопаснее. Наверняка иностранные гости недоумевают — ведь можно привлечь больше туристов, если укрепить и облагородить территорию, а, следовательно, извлекать больше прибыли.

Чтобы понять причину, почему этого не делается, надо быть монголом. Жаргал был и монголом и перемещённой душой, и он прекрасно понимал — нельзя изменять волю высших сил и выбор души, которая живёт в горе, если в рассказанной ему легенде есть истина. Когда-нибудь под ногами паломников камень с этой горы полностью осыпется, гора перестанет существовать и душа ламы сможет вернуться в свой тонкий мир. И это гораздо более правильно, чем сохранять и укреплять гору для извлечения прибыли этой небогатой, мягко говоря, страной.

Впрочем, Жаргал своими догадками на этот счёт ни с кем не делился, и, возможно, его предположение было неправильным — а начни он спрашивать об этом у других, так ему назовут тысячи других причин, являющихся результатом размышлений каждого отдельного монгола. Запросто может быть и такое.