пилот. И ты решился на это? Вот уж не подумал бы после всего, что узнал о тебе сегодня!

Он. Я встретил на улице Карлоса… (Дику.) Ты помнишь его? Тот, что спас меня тогда, на Эбро…

Дик. Разумеется, помню. И не только потому, что он спас тебя.

Он. А у меня все три раза перевернулось в душе, когда я вдруг увидел его, идущего по улице. Мы пошли с ним в испанский ресторан, прямо с утра. И он объяснил мне, что собирает деньги, и гордо сказал, что может взять и у меня. Если я этого хочу. Я оставил его в ресторане, пошел в банк и принес ему деньги. Он обещал, что это останется в тайне. Я был рад, что мог сделать это для него.

Дик. А если бы тебя поймал не Карлос, который спас тебя, а кто-то другой? Как тогда?

Он. Не знаю. По правде говоря, наверное, нет.

Дик. Да… Если бы только эти люди знали, какие деньги им посланы – отступные от одной женщины, так и не отданные другой…

Молчание.

Он. Я потом вложил их обратно. Так что, в сущности, это были мои деньги.

Штурман. Пусть так. Если тебе так легче думать. Я вижу, ты все еще стараешься думать как-нибудь так, чтобы тебе было хоть немножко легче.

Второй пилот. Твоя жена сказала тебе о встрече с ее братом. Эта встреча состоялась?

Он. Да.

Второй пилот. И как раз после нее ты и перешел редактором в еженедельник?

Он. Да. Вскоре.

Второй пилот. Удачная встреча!

Он. Не особенно. Я в тот раз чуть не ударил его.

Второй пилот. Вот как? Молодец! Ты в то время еще был способен на это?

Он. Ян сейчас способен на это.

Дик. Мы хотели бы знать это во всех подробностях.

Он, повернувшись, идет в другой конец сцены. Навстречу ему входит Чарльз Говард, еще совсем молодой человек, значительно моложе его, с невыразительным, бесцветным лицом и властными повадками.

Говард. Прости, что заставил тебя ждать. Но ты сам виноват. Я получил о тебе сведения, с которыми пришлось срочно познакомиться. Другой на моем месте после таких сведений вообще бы… Но ты как-никак мой будущий родственник. Кстати, ты вступаешь на опасный путь. Бэтси, с ее глупым темпераментом, чего доброго, потребует после свадьбы, чтобы ты вел себя с ней со всем пылом новобрачного. А это не так-то просто, когда уже второй год во все тяжкие живешь с такой женщиной, как она. (Смеется.)

Он тоже натянуто смеется.

(Обрывая смех раньше Его.) Ладно. Вернемся к твоим глупостям. Что это за свидание с каким-то голландским попом было у тебя третьего дня? Только не пробуй врать.

Он. Полегче на поворотах! Я этого не люблю.

Говард (вытащив из кармана какую-то бумагу). А я не люблю, когда мне приносят вот такие сообщения о моих будущих служащих.

Он (сжав кулаки). Я уже сказал – полегче на поворотах!

Говард (отступая). Это мне нравится! Сейчас. Потому что я в хорошем настроении. Но я могу вспомнить об этом, когда буду в дурном, и тогда, задним числом, заставлю тебя поползать на брюхе.

Он. Может быть. Но для начала ты сам понюхаешь этот пол!

Говард (отступая еще на шаг.) Ты что, раздумал жениться на Бэтси? Я не преувеличиваю свои силы – я не в состоянии вытащить тебя из ее постели, она слишком любит этим заниматься, и почему-то последнее время именно с тобой, но сделать так, что ты не станешь ее мужем…

Он (с трудом сдержавшись). Ладно, я встречался третьего дня с пастором Вандеккером. Что дальше?

Говард. Это я жду – что дальше?

Он. Мы с ним когда-то сидели в одном лагере и вместе бежали.

Говард. Это мне тоже известно.

Он. Я не мог отказаться от встречи с ним.

Говард. Почему?

Он (поворачиваясь и глядя на Дика, Второго пилота и Штурмана). Есть люди, которых не так-то просто выкинуть из памяти.

Говард. Если ты собираешься работать у меня, тебе придется выкинуть их из памяти.

Он. Но…

Говард (останавливает Его рукой). Я не собираюсь лезть с ногами в твою душу. Но твое прошлое должно быть отрезано раз и навсегда.

Он. Но в этом прошлом…

Говард (прерывает Его). Не будем красть друг у друга время: будет оно отрезано? Да – продолжаем разговор. Нет – прекращаем. Да или нет?

Он (после молчания). Да.

Говард. Эта церковная крыса благодаря своему пасторскому сюртуку надула наших растяп, получила визу и целый месяц занималась тут сбором подписей под всякими протестами и петициями: «мир во всем мире», «разоружение до нитки» и тому подобными русскими трюками.

Он. Пастор Вандеккер не имеет никакого отношения к России.

Говард. Они все твердят, что не имеют никакого отношения к России. Зачем он встречался с тобой, кроме желания вспомнить о прошлом? Чего он хотел от тебя?

Он. Чтобы я подписал протест против суда над немецким пастором Шрейбером.

Говард. А почему ты должен подписывать протесты?

Он. В числе многих других. Я когда-то знал его с хорошей стороны.

Говард. Ты подписал?

Он. Нет.

Говард. Это совершенно точно?

Он. Протест будет опубликован, и под ним не будет моего имени. Что еще?

Говард. Больше ничего. Я просто не хотел быть в дураках: завтра делать тебя редактором, а через неделю искать нового. Я удовлетворен. Хотя нет… Еще один вопрос. Говорят, этот Вандеккер перед отлетом ждал тебя на аэродроме. Ты не приезжал к нему туда?

Он. Нет.

Говард. Это совершенно точно?

Он. Мне надоело повторять одно и то же.

Говард. Будем считать, что я тебе поверил.

Дик. Достаточно. Остальная часть вашего разговора нас не интересует. Иди сюда.

Он идет навстречу Дику. Говард остается один и через несколько секунд исчезает со сцены.

Дик. Я устал смотреть на физиономию этого типа.

Он. А мне приходится смотреть на него уже седьмой год!

Второй пилот (иронически). Бедняга! Дал бы ему тогда в морду, и все бы кончилось само собой!

Он. Тебе легко рассуждать…

Дик. Ты опять за свое?

Второй пилот. У меня просто кулаки сжимались! Никогда не был в особенном восторге от тебя, но все-таки не ожидал, что ты станешь такой овцой!

Дик. По правде говоря, нам вообще во время войны не приходило в голову, что кто-то станет хуже, чем он есть. Насмотреться на все, на что мы насмотрелись, остаться живым и забыть, ради чего все это было?!

Штурман. Но ведь тогда