— Не надо, пожалуйста, не убивайте меня… — А сам каким-то дальним сознанием: «Всё перепробовал, на жалость только не давил… Ну, давай, Сеня, ещё так попробуй…» — Я просто хочу домой… Вы же не знаете… Вы ничего обо мне не знаете… Я на третьем курсе учусь… Меня не Арс, меня Арсений зовут… Арсений Урусов… Я один у матери… У неё никого, кроме меня, больше нет… Дед и тот пять лет назад умер… Она одна останется… Её Ольгой зовут… Она не сможет одна, без меня… Что ж вы все за люди здесь такие? Совести у вас нет… Не надо… Не убивайте меня… — Я чувствовал, что, чем больше говорил, тем больше мой язык меня не слушался, нёс всякую околесицу и всё больше заплетался.

Какая этому графу, казалось бы, разница, как зовут мою мать, как меня самого зовут? А я говорил, говорил и проваливался в туман полузабытья.

Точно! Пока он наливал мне воды, он что-то подсыпал туда, может, яд, а может, то самое снотворное. А я ещё подумал тогда, какой странный вкус у этой воды, мятой будто пахнет…

Я засну сейчас, а он убьёт меня, спящего. Я видел взгляд графа Берната, его нахмуренное озадаченное лицо. Я уже не мог сидеть, не мог чугунную голову держать, она так и валилась вперёд. Мне знакомо это, бывало на первых парах, в понедельник особенно. И я упал вперёд на стол на скрещенные руки, вырубаясь.

В последний момент помню только, что граф поднял мою голову под подбородок и спросил твёрдо:

— Как, сказал, твою мать зовут? Ольга Урусова? Ольга?

Я не понимаю, чего ему от меня надо. Всё сознание заволокло туманом подступившего сна. Я ничего не могу ответить ему, да и не хочу отвечать.

Глава 8

Я был здесь уже второй день. Меня закрыли в комнате в башне, не удивлюсь, если выше меня только крыша и небо. После того снотворного, уж не знаю, что за дрянь это у них, я проспал до обеда, а очнулся уже тут. Где я? И почему я ещё жив? Этот граф обещал убить меня во сне, или слова — это только слова? Всё больше и чаще в этом убеждаюсь.

В комнате было всё, что нужно для нормальной жизни человеку без больших претензий: камин, кровать, стол, деревянные кресла, лавка у стены, сундуки с какой-то одеждой. На низеньком столике книги и доска с фигурами, но не шахматами, такую игру я видел впервые. Книги листать — бесполезное дело, читать этот язык я не умел.

Обо мне заботились. Мне носили еду и воду, топили камин, по вечерам разжигали свечи. Здесь был даже свой туалет. Но это была камера. Со мной никто не разговаривал. Ни одна служанка, что топила камин, приносила еду, разжигала свечи, со мной не говорила и не отвечала на мои вопросы. Что бы всё это значило? Зачем я здесь? Я что, пленник или заложник? Зачем? Какой от меня толк?

В первый день я боялся есть и пить, боялся, что меня снова отравят. На второй день я начал с фруктов, здесь были неплохие яблоки и груши. Утром меня ждала новая одежда, на бархатном дублете я увидел вышивку белого единорога — герб графов Лорандских. Ага, это вы уже слишком, ребята… Я усмехнулся и надел свою старую одежду. С чего бы вдруг я носил ваш герб? Пусть своего единорога носят граф и его детишки.

Я маялся с тоски, от безделья и ожидания. Я облазил всё и всюду залез, ища хоть какой-то выход. Когда приходили служанки, за дверью дежурили два арбалетчика. Бежать бесполезно.

Я одетым лежал поперёк кровати и раз за разом прокручивал в голове разговор с графом Бернатом. Он бывал в нашем мире, он был в России, в Москве и в Питере, это именно он привёз оттуда тот «Таганрог». Как он сказал? Это подарок? Выходит, у нас у него остались друзья, кто-то же дарил ему подарочки…

Страшный человек. Я до сих пор помнил тот страх, что он внушил мне.

Почему он не убил меня, как хотел? Почему меня закрыли здесь? Для чего? Может быть, графу не терпелось узнать, как я оказался здесь и в каком месте вышел? Хочет завладеть ещё одним зеркалом и всё держать под контролем?

Я всё равно не скажу ему о Малом Ортусе, я и сам ничего не знаю. Есть ли там зеркало? Это только моё предположение. Но даже если и так…

Странно. Если бы граф хотел и дальше допрашивать меня и, может быть, пытать, я сейчас думаю, был бы не в башне под самым небом, а где-нибудь под этой башней в местной тюрьме и в цепях. И мне бы не носили еду и фрукты, не топили бы камин, меня бы мариновали там на воде и хлебе в лучшем случае, и просто ждали бы, пока я не стану сговорчивее.

Нет, что-то здесь было не так. Я для чего-то нужен был этому графу, зачем-то нужен ещё. Меня держали, скорее, как почётного пленного, заложника, заботились, но не выпускали.

Зачем?

Подходил к концу второй день. Я поднялся и подошёл к окну. Оно не открывалось, и мне пришлось прильнуть к нему, чтобы что-то увидеть. Да, стекло большими плоскостями здесь делать ещё не умели, и окно забиралось цветными кусочками витража. Через светлые участки я видел заходящее солнце и красивые пурпурные бока облаков. Глаз не отвести. Прямо как у нас. Увижу ли я ещё хоть раз закат в своём мире? Будет ли это когда-нибудь? Что там сейчас происходит? Что делает моя мать? Верит ли она в то, что я вернусь? Увидимся ли мы ещё когда-нибудь?

Чем больше я думал об этом, тем менее вероятным мне всё это казалось. Мой мир был где-то там далеко, был таким недоступным, будто и нереальный вовсе.

А утром я проснулся от шума дождя. С вечера будто ничего и не предвещало. Я быстро оделся и снова прильнул к оконному витражу. Капли стекали по стеклу, и я протянул ладонь. Здесь тоже