– У вас хватает легкомыслия подтрунивать над этим?

– Шутки дурного тона, хотите вы сказать? –невесело усмехаясь, уточнил Марк. – Так вот вам правда: я в панике. А чтокасается старого Джеффа, то ему лучше сейчас перенести смерть Руби, чемвпоследствии раскусить эту маленькую плутовку.

– На что вы намекаете?

Марк хитровато подмигнул:

– А куда она улизнула ночью? Держу пари, на свидание слюбовником. Джефф не вынес бы такого разочарования. Узнать, что она смеется заего спиной, что она вовсе не беззащитная невинная девочка… н-да, мой тесть –большой оригинал. Он прекрасно владеет собой, но уж если сорвется – берегись!

Сэр Генри с внезапным любопытством посмотрел на него:

– Так вы что, любите своего тестя?

– Представьте, очень даже. Хотя, конечно, и разобиженна него. Сейчас объясню. Конвей Джефферсон обожает всеми нами распоряжаться ивсех подавлять. Поневоле приходится плясать под дудку милейшего деспота! –Марк помолчал и сказал совершенно серьезно: – Я любил свою жену. Ни одна другаяженщина не пробудит больше подобных чувств. Розамунда была для меня каксмеющийся цветок под солнцем… Когда она погибла, я чувствовал себя боксером,которого безжалостно нокаутировали. Но… судья слишком уж долго отсчитываетсекунды! Я нормальный мужчина, меня влекут женщины. Хотя я вовсе не рвусь кновой женитьбе. Разумеется, втихомолку не лишаю себя развлечений. А вот длябедной Адди все по-другому. Она чертовски милая женщина! Для многих и многих лакомыйкусочек. Стоит ослабить ей узду, и она мгновенно выскочит замуж закакого-нибудь счастливчика. Но старому Джеффу угодно в ней видеть плакальщицупо Фрэнку. Он буквально загипнотизировал ее прошлым! Сам этого не понимая, ондержит нас в тюрьме. Я-то мало-помалу выбрался на волю, но Адди взбунтоваласьлишь теперь. Старик был этим шокирован, его мир зашатался. В результатевозникает Руби Кин!

Он продекламировал с пафосом:

Под гробовой доской она.

А мне – и солнце, и трава!

Уж не плеснет

В стакан вина.

Плутовка милая мертва!

Пошли, Клиттеринг, промочим горло?

«Ничего удивительного, что Марка Гэскелла подозревают вовсех смертных грехах», – со вздохом подумал сэр Генри.

Доктор Меткалф считался наиболее авторитетным среди врачей вДейнмуте. У постели больного он не напускал на себя излишней важности, астарался облегчить страдания. Он был среднего роста, с приятным тембром голоса.Внимательно выслушав начальника полиции Харпера, ответил на его вопросыубедительно и точно.

– Значит, можно принять версию миссисДжефферсон? – сказал Харпер.

– Вполне. Здоровье ее свекра подорвано. Последние годыон безжалостно расточал свою внутреннюю энергию, стремясь жить как все.Полностью лишал себя отдыха. Никакой размеренности режима, на чем настаивали имои коллеги. В общем, мистера Джефферсона можно сравнить с отработанныммотором. Сердце, легкие, сосуды – все в самом плохом состоянии.

– Он пренебрегал врачебными советами?

– Полностью. Но можно ли его порицать? Конечно, это недля ушей моих пациентов, но я лично предпочитаю сгореть, а не заржаветь. Натаких курортах, как наш Дейнмут, встречаешь массу больных, которые впадают впанику от малейшего нарушения режима и как чумы боятся микробов и сквозняков.Короче, до смешного цепляются за свою скучную жизнь! А стоит ли?

– И я такого же мнения, – согласилсяХарпер. – Что ж, подведем итоги. Конвей Джефферсон на вид кажется крепким…

– Дело в том, что до катастрофы он был хорошотренирован и сохранил силу в плечах и руках. Кресло на колесах передвигаеточень легко. Но от кресла до кровати добирается на костылях.

– А протезы невозможны?

– Нет. Поврежден позвоночник.

– Итак, у Джефферсона крепкие мышцы, и ему кажется, чтоон здоров. Однако его сердце изношено. Любое чрезмерное напряжение, шок,внезапный испуг могут убить его. Так?

– В основном да, – ответил врач. – Постоянноенапряжение истощает нервную систему, усугубляя болезнь сердца. Маловероятно,что физическое усилие убьет его. Но вот душевное потрясение может окончитьсядля него катастрофой. Поэтому я и предупредил семью.

Харпер спокойно заметил:

– Уголовное дело, которое мы сейчас расследуем, нанеслоему удар, тяжелее которого быть не может. Тем не менее он жив.

Доктор Меткалф пожал плечами:

– Если бы вы обладали моим опытом, мистер Харпер, вы быпоняли, что смерть не докладывает о своем приближении. Тот, кого должно былоубить волнение, справляется с ним. У организма есть не ведомые никому резервы.К тому же в моей практике встречались случаи, когда оказывалось, что душевнаятравма менее опасна, чем физический испуг. Я хочу сказать, что стук внезапнозахлопнувшейся двери может иметь для мистера Джефферсона более печальныепоследствия, чем даже известие об ужасной гибели молодой девушки, которой онпокровительствовал.

– Чем это объяснить?

– Видите ли, против морального потрясения возникаетзащитная реакция. Сначала несчастье оглушает, некоторое время человек просто неможет его постигнуть. А вот хлопнувшая дверь или шутник, который внезапнопоявляется из стенного шкафа, вынырнувший навстречу автомобиль – все этодействует мгновенно. Есть такое выражение: сердце выпрыгивает из груди…

Начальник полиции Харпер медленно произнес:

– Выходит, что смерть мистера Джефферсона после гибелитанцовщицы могла кем-то ожидаться?

– Пожалуй, так. – Врач с любопытством посмотрел насвоего собеседника: – Неужели вы хотите сказать?..

– Я пока не знаю, что я мог бы сказать, – взамешательстве ответил Харпер.

– Признайтесь, сэр, что смерть Руби Кин и ееблагодетеля вполне могли бы последовать друг за другом, – уже черезнесколько минут убеждал Харпер сэра Клиттеринга. – Возможно, преступник наэто и надеялся? Двойная выгода: не успев изменить завещания, мистер Джефферсонумирает, потрясенный гибелью своей любимицы. Неплохая работа?

– Вы думаете, он теперь изменит завещание?

– Вам об этом удобнее узнать, сэр. А каково вашемнение?

– У меня нет предположений. До появления Руби Кин язнал, что мой друг собирался разделить свое состояние поровну между МаркомГэскеллом и Аделаидой Джефферсон. Не вижу причин менять первоначальное решение.Но… как знать?