Она замолчала. Просто стояла и сияла. А Рун любовался на это сияние. Прошла минута, затем другая, затем ещё несколько.

– Лала, ещё не хватит? – побеспокоил он её.

– Ну, Рун. Подольше надо. Ведь расстаёмся, – возразила Лала.

– Помилуй, Лала! – взмолился он. – Мы итак пол дня сегодня обнимались. Должна же быть хоть какая-то мера!

– Бедняжка! – посочувствовала она с улыбкой. И отстранилась всё же. – Так и быть. Помилую пока. До встречи, Рун!

– До встречи! – Рун опустил глаза. – Всё, Лала, я считаю. До ста.

Она негромко рассмеялась. И он услышал шелест крыльев, медленно отдаляющийся вверх. Почему-то этот её смех согрел его как будто. Он и сам улыбался. И пока считал. И потом, когда шёл сквозь чащу, бывало, улыбался тоже. Порой приходили ему в пути и грустные мысли. О том, что ей объятия дороже, чем человек, кто делит с нею их. И что расстаться вскорости придётся. Но после утешенье находил. Не из одних объятий состоит. Привязанность сердец. Пусть для неё… сие вообще не означает близость. Но это же не только с ним. Со всеми. Коль станет обнимать она другого, светиться будет счастьем точно так же, но точно так же лишь из-за того, что магию черпает из него. А не от чувств особенных к нему. Она такой урождена, тут нету… причин её хоть в чём-либо винить. Зато, за исключением объятий, всё, что она столь искренне дарит. Свои улыбки, свою радость, свои речи. Этот её прощальный милый смех. Всё это точно только для него. Ведь магию не черпает она из слов своих, улыбок или смеха. От сердца говорит и поступает. Она не притворяется, известно, что феям чужда всяческая лживость. Даже влюбить стремится не таясь. И как её возможно не любить? Но утверждает, что любви в нём нет. Загадочное дело, если честно. А то, что расставанье предстоит. Им скоро, ну так что же от того? Хорошее ни с кем не длится вечно. Она не может быть при нём всю жизнь. Могла бы, коль б поймав, не отпустил. Но разве это правильно? К тому же… была бы она счастлива тогда? Навряд ли. Расставаясь, столь тепло… смеялась бы? Определённо нет. Учила б танцам? Точно б не учила. Немало у него даров бесценных. За то, что ей свободу сохранил. И надо просто радоваться им. И ей, покуда она рядом с ним. И принимать грядущее, как есть.

Так, пребывая в мечтательности и раздумьях, Рун и сам не заметил, как дошёл до места встречи. Принялся искать Лалу глазами на берегу. И не нашёл. Стал смотреть, вдруг она на другом берегу, мало ли. Но нет, и там её не видно. Пустынно всё и тихо. Деревья и вода. Плеск волн и шум листвы. И боле ничего. Он, с растерянностью на физиономии, сходил в одну сторону вдоль кромки воды. С озадаченностью и надеждой побрёл в другую, напряжённо исследуя глазами окрестности. И ничего. Его озадаченность сменилась полным смятением. Он остановился, не понимая, что делать. В голове его метались мысли, тщась отыскать объяснение происходящему. «Может она вернула способность уйти домой и ушла»? – предположил он перво-наперво. – «Или заблудилась всё же? Ну нет причин ей не быть здесь. Не могла она уйти. Не попрощавшись. И есть ещё её долг чести поцеловать его. Она же фея, она честная. А заблудиться вроде негде. Устала, крылья натрудила? И опустилась отдохнуть? И вдруг заснула. Может быть такое? Вполне».

– Лала! – закричал Рун что есть мочи.

Он замер, прислушиваясь. Ответом ему была лишь тишина. Он прошёл теперь уже достаточно далеко вдоль берега, выйдя за пределы каменистого участка на песчаный пляж. Звал её непрерывно. Ничего. Вернулся на условленное место и стал звать периодически. Но всё напрасно. Время шло, а Лала так и не появилась, не откликнулась. И птичек с вестями от неё не было. Рун опустился наземь, уставившись на камни невидящим взглядом. В груди его аж болело, аж ныло. От страха за неё. Он и не помнил, чтобы когда-либо так боялся. До этого у него никогда не было причин излишне переживать за кого-то, тем более за того, кто беспомощен, зависим от тебя и при этом дорог. Одиночество в каком-то смысле щит от стрессов и тревог. О себе чего тревожится, сам-то не беспомощный поди, а более рядом никого нет. Для всякого впервые погрузиться в пучины боли сердца за других становится серьёзным испытаньем. И даже откровением частично. Но испытанье это ерунда, главная проблема – не ясно, что делать. И что не делай, велик риск сделать хуже. И ничего не делать тоже странно, как правило сидение на месте не очень-то способствует успеху в решении каких-либо проблем. Рун подумал-подумал, и счёл самым разумным всё же идти назад. Где ещё ей быть, как не на этой прямой. Пошёл, продираясь сквозь чащу. Звал, слушал. И снова слушал, и снова звал. Но всё напрасно. В конце концов достиг места, где они расстались. Подождал, покричал. Отдохнул немного, сидя на земле с удручённым видом. Пошёл обратно. И снова слушал и звал охрипшим голосом. Потеряв всякий счёт времени, и сам как будто потерявшись в своих переживаниях и поисках.

Когда Рун воротился к реке, уже почти стемнело. Лалы всё так и не было. Он остановился, осознав своё бессилие. Вздохнул. «Она ушла. Надо с этим смириться», – прозвучала у него в голове горестная мысль. – «Ну не могла она попасть в беду. Она же фея. Нет. Не могла она уйти, не попрощавшись. Не может быть. Никак. И ночь уж наступает. Пойдёшь бродить, заплутаешь, станет только хуже. Ах, было б у меня чутьё волков. Тогда бы можно было и в ночи искать. Что сделаешь теперь? До утра ждать»?

Он вдруг вспомнил рассказы охотников, что волки откликаются порой. Когда завоешь как они. Воют в ответ. Настроение как раз было подходящее. Как говорится, хоть волком вой. Поэтому даже и не раздумывал, воздел глаза к небу и завыл, как мог громко, сорванным горлом. Тоскливо и протяжно. Ничем не хуже зверя. Немедленно вдали отозвался волчий вой. Потом ещё. Рун снова взвыл. Вой волчий начал приближаться. И вскоре в полутьме появилась серая тень. Крупный волк, выбежал из леса, быстро преодолел разделявшее их расстояние, остановился в шаге. Рун упал пред ним на колени, воспрянув духом.

– Брат, помоги! – взмолился он. – Лала пропала! Лаланна, фея! Потерялась где-то. Не могу найти. В беде наверное. Не справлюсь я сам. Никак. Помоги