– А мои?! – Толик упер руки в голые бока. – Моими чувствами ты не интересуешься?! Сначала ты мне угрожаешь. Потом везешь в свой дом, знакомишь с предком, затем вламываешься ко мне и снова угрожаешь, только теперь несколько иначе. Черт знает что!!! Что, по-твоему, я должен думать?! Я запутался, в конце концов!!!

На последней фразе голос ему изменил, и, дав петуха, Толик засмущался. Закутавшись в простыню, он уселся рядом с Татьяной и несколько виновато погладил ее по плечам.

– Ладно, Танюх, давай думать, что ли. У тебя ведь наверняка есть план. Если действительно все то, чем сейчас владеет твой папахен, твое...

– Мое, мое, не сомневайся. Адвокат показал мне копию завещания деда. Путано все. Множество оговорок. Пунктиков и подпунктиков. Но суть сводится к одному: после смерти матери полновластной хозяйкой всего имущества являюсь я. Отец убил ее для того, чтобы владеть всем единовластно. Я маленькая была, он мой отец, значит, являлся по закону опекуном и поверенным во всех делах.

– Но после твоего совершеннолетия!..

– Да, да! Но я совершенно не задавалась мыслью, кто наследник и все прочее... Тряпок полно. Любой каприз выполнялся. Никакого ни в чем ущемления. Я не особо интересовалась истинным распределением капитала, если честно. А шепнуть на ухо, наставить на путь истинный было некому. К тому же отец ко мне очень хорошо относился. И если бы не сегодняшнее откровение, я бы никогда...

– А адвокат? Он-то что так долго молчал? Чего дожидался? По закону он должен был огласить завещание в день твоего совершеннолетия! – упрямо гнул свою линию Толик.

– Да, но он не мог. – Танька замялась. – Понимаешь... Отец и тут подстраховался...

– Не понял!

– Сигизмунд Абрамович последние десять лет провел в санатории для душевнобольных.

– В психушке?! – свистящий шепот, исполненный возмущения, вырвался из груди Толика помимо его воли. – И после этого ты хочешь, чтобы я поверил тебе и бредням этого старикашки?! Нет, Тань, ты сама-то не того? Прости, конечно, великодушно, но верить человеку, последние десять лет наблюдавшему небо через решетку... Да он что хочешь наговорит! Тем более что зол на твоего папашу.

– А как же завещание?! – и не думала сдаваться Татьяна. – Я же видела его! Бланк с гербом, подписи деда, матери, печати. Пусть это была ксерокопия, но он объяснил мне, что сделал это из предосторожности. Он после того, как с ним так жестоко обошлись, никому уже не доверяет.

– Ага, а что же сейчас побудило его на откровения? Слушай! – Толик вновь соскочил с дивана и заметался по комнате. – Что-то здесь не так! Не нравится мне все это, ох как не нравится... За версту дерьмом несет.

От сцен с заламыванием рук, выдергиванием волос и обкусыванием ногтей, конечно же, Толик воздержался, но то, что поведала ему Татьяна, мало сказать – не нравилось, оно парализовало его мыслительные способности. Ясным для него оставалось только одно: тут ведется какая-то скрытая игра либо Танькиным папашкой, либо самой Танькой. После недолгих колебаний Толик ей об этом сказал без всяких обиняков.

– С ума сошел?! – Она оскорбилась до глубины души. – Ладно, я еще могу с великой натяжкой согласиться с тем, что отец затевает что-то, подсылая ко мне этого ветхозаветного Сигизмунда. Ну... Может, проверку какую-нибудь или еще что. Но чтобы я!!! К тому же зачем мне пытаться одурачивать тебя, если я собралась за тебя замуж!

– А ты все еще собираешься? – едва ли не плаксиво поинтересовался Кулешов, вынашивая в тайниках души пусть призрачную, но все же надежду. – После всего, что узнала?! Ты не любишь меня, Тань! Совсем не любишь! Любящая женщина сейчас должна была бы лететь от меня куда глаза глядят, лишь бы сохранить любимого человека живым и здоровым, а что ты...

– А что я?! – В ее голосе тоже зазвучали слезы.

– А ты вместо этого приперлась сюда, глупая корова!!! – заорал вдруг Толик что есть мочи. – И крутишь мне мозги!!! Не нужно мне от тебя ничего, поняла?! Ни денег твоих, ни тебя, ничего!!! Мямлит тут битый час о каком-то идиотском завещании! Зачем твоему папаше убивать претендентов на твою руку, если куда проще для него убить тебя?!

Тишина после этих слов воцарилась небывалая для малогабаритки в панельном блочном доме – то бишь гробовая. Казалось, даже часы перестали вести свой отсчет времени. Даже падение снега за окном прекратилось.

Несколько минут превратились в вечность, прежде чем Татьяна встала, сделала несколько нетвердых шагов и... отвесила Кулешову увесистую пощечину. И тут же тишина взорвалась, рассыпалась, исчезла под натиском возмущенно заверещавшего Толика. Он буквально зашелся в истеричном крике, кидая девушке в лицо одежду и тыкая пальцем в сторону входной двери. Из перекошенного гневом рта, перемежая оскорбительные замечания в ее адрес, то и дело неслось визгливое «ВОН!».

Татьяна молча оделась, старательно изгоняя из души горестно-приторное сожаление, и, накинув на плечи шубку, взялась за ручку двери.

– Ты трус, Толик... Какой же ты трус... – удалось ей все же вставить под занавес.

– Да?! А ты кто?! – Отбросив в сторону простыню, в которую до сего момента кутался, Толик подбоченился и, не слишком долго подбирая слова, ляпнул: – А ты – бессребреница! Ведь если верить тебе, то все это как было в папиной лапе, так в ней и останется. Кому ты нужна?! Кому?! Тебя и с деньгами-то не особо кто разбежится просватать, а так тем более.

– Ошибаешься, – сохраняя кажущееся спокойствие, возразила Татьяна. – В завещании есть оговорка, что, если я не захочу вступить в права наследования в день своего совершеннолетия, то после вступления в брак – сделать это просто обязана. Так что ты, возможно, многое теряешь.

– Ага! Может, и теряю, но я жить хочу! И жить не с тобой, поверь мне! Разве такое вообще возможно?! Господи, как ты смогла так одурачить меня?! Жить с тобой!!! – Он запрокинул голову и демонически расхохотался. – А потом пришить тебя со временем? Так же, как твой папуля твою мамочку? Нет уж! Хватит! Не верю ни единому твоему слову!!! От общения с тобой в течение такого невозможно длительного периода – целых двенадцати часов у меня уже крыша едет, а что будет, проживи я с тобой бок о бок несколько лет? Уходи, Танька! Уходи...

Тишина после того, как за ней захлопнулась дверь, воцарилась отнюдь не умиротворяющая.

Зловещая – вот, пожалуй, правильное и единственное определение той ауре, что оставила после своего ухода Татьяна. Толик привалился к запертой двери и попытался было вздохнуть с облегчением: ну вот, мол, молодчина. Первый раз решился на поступок, не испугался, не спасовал. Освободился-таки наконец и от ее присутствия, и от последствий, способных возникнуть из ниоткуда при достаточно близких отношениях с ней. Хотя, положа руку на сердце, не очень-то он верил в бредни, нашептанные ему Татьяной этой ночью, а там – чем черт не шутит... Что-то, да должно же было быть правдой. Пусть хотя бы то, что истинной наследницей всего семейного состояния является она...

Так, так, так...