– Романовы считали Распутина умелым врачом? – спросил Бруно.

– Он не имел врачебной подготовки, – пояснила хозяйка. – Вопрос о том, на чем он специализировался, вызывал много споров. Его власть над здоровьем Алексея действительно обнаруживала нечто общее с медициной. В начале двадцатого века гемофилия являлась смертельно опасной болезнью. Хворь поражает кровеносные сосуды, они становятся хрупкими и не заживают. Таким образом, даже самый мелкий ушиб может привести к смерти. Александра являлась генетическим переносчиком этой, как ее звали тогда, кровоточивой болезни. Госпожа унаследовала ее от своей бабушки, королевы Виктории. Переносчиками являются женщины, однако болезнь проявляется у мужчин. Благодаря плохой наследственности сыновья и внуки Виктории умирали, как срезанные цветы. Царица страшно винила себя в том, что передала сыну такую болезнь. Но, понимая, что заболевание смертельно опасно и требует подлинного медицинского лечения, тем не менее доверила Распутину, не имевшему никакого врачебного образования, лечение своего отпрыска.

– Почему же? – поинтересовался ангелолог.

– Взгляните на альбом, – сказала Надя. – Методы фаворита царского дома уходили за грань медицины. Конечно, существенная доля его возможностей объяснялась силой личности. Он был мистиком, святым и выскочкой, однако обладал невероятным пониманием человеческой природы. Ни один его поступок не был случайным. Потом уже, подружившись с царицей, Распутин понял, что его власть над ней станет абсолютной, если он сумеет вылечить юного наследника. Мужчина стал усердно искать эффективное средство от гемофилии. Полагаю, Распутин спас Алексея своими лекарствами.

Посмотрев на открытую старушкой страницу альбома, Бруно увидел ряды цифр.

– Я имею доступ ко всем материалам, касающимся императорских сокровищ, – проговорила Вера. – И не знала, что существует такой альбом.

– Сведения о нем не относятся к числу преданных широкой огласке, – заметила Надя. – После революции семнадцатого года был создан комитет, назначенный для проведения официального расследования жизни и смерти Распутина, а также его влияния на царя. Члены комитета опросили знавших его людей, собрали информацию из первых рук – от его последователей, покровителей, врагов и друзей. На царского фаворита было заведено дело, которое пропало в коммунистические времена. Многие полагали, что его просто сожгли вместе с прочими царскими документами.

– Некоторые из моих коллег считают сожжение императорских бумаг таким же вопиющим преступлением против человечества, как сталинские чистки, – проговорила Вера.

Босс искоса посмотрел на нее, надеясь на то, что сама она не причисляет себя к ученым, ставящим исторические источники выше живых людей. Подобного рода отношение к предмету пробуждало в Бруно аллергию к академической стороне ангелологии.

– Успокойте ваших коллег – материалы о Распутине уцелели, – недовольным тоном проговорила Надя; мысль о том, что бумаги могут оказаться важнее живых людей, явно не доставила ей удовольствия. – В восьмидесятых годах я работала в советских архивах и обнаружила их в комнате, полной заплесневелых отчетов службы внешнего наблюдения. Это случилось почти сразу после смерти Анджелы Валко. Владимир перебрался в Нью-Йорк, а я – сюда, в Санкт-Петербург, тогдашний Ленинград. После тяжелой работы в Париже мне весьма понравилась аскетичная советская жизнь. Скопировав все материалы дела, я отдала его другу, нелегально провезшему бумаги во Францию. В девяносто шестом году дело выставили во Франции на аукцион «Сотбис», где его купил русский историк. Оригинал находится теперь в его руках. Он опубликовал содержимое документов и даже хочет создать телесериал о жизни Распутина.

– Вам и в голову не пришло, насколько важными могут оказаться данные материалы для нашей работы? – укорил ее Бруно, гадая о том, насколько верной старуха осталась Обществу.

– В то время я считала, что навсегда покончила с ангелологией, – ответила Надя. – Вы должны понять меня. Я не хотела иметь ничего общего с убитым русским мистиком. И была далеко не одинока в этом отношении. После того как Сталин пришел к власти, ни в Москве, ни в Ленинграде днем с огнем нельзя было найти человека, желающего поговорить о Распутине и царе. Однако двигавшие мной причины были отнюдь не политическими. Именно Распутин и его альбом поставили в опасность Анджелу Валко. Сила этого человека, его власть даже после смерти оказались чересчур сильными – я до сих пор опасаюсь результатов действия этого альбома.

– Неужели вы считаете, что в смерти Анджелы Валко следует винить Распутина? – удивился Верлен.

– Когда умерла мать, передав мне яйца и этот альбом, я показала Владимиру страницы с цветами, обратив его внимание на имя Распутина. Он понял необычайный характер этого документа, и мы вместе отнесли его Анджеле. Она решила, что альбом являет собой самую удивительную связь между старинными и современными методами борьбы с нефилимами. В моем присутствии – более того, воспользовавшись моими услугами в качестве переводчицы писаний Распутина – она истолковала эту книгу как своего рода собрание медицинских рецептов. Она полагала, что альбом содержит самые драгоценные, самые опасные химические составляющие, пришедшие к нам из древнего мира. Они могли стать ядом или – в зависимости от точки зрения – лекарством.

– Не Анджела ли оставила отрывок о Ное среди страниц этой книги? – спросила Вера и, щурясь, вытащила листок.

– Именно так, – согласилась Надя и, взяв записку из рук Веры, прочла: «Мы наставили его во всех разновидностях медицины. Теперь злые духи не смогут повредить сыновьям Ноя».

Бруно не мог поверить своим ушам. Неужели Анджела Валко и в самом деле восприняла подобным образом книгу, полную засушенных цветов? Знаменитый отрывок из Книги Юбилеев считался одной из величайших загадок, касающихся Ноя и Великого потопа. Он указывал на то, что нефилимов можно убивать с помощью лекарств и что Ной располагал этим зельем и использовал его, но каждому первокурснику-ангелологу было известно, что нефилимы пережили Потоп. Более того, в послепотопном мире они достигли подлинного процветания.

– Неужели Анджела решила, что Распутин пытался убивать нефилимов?

– Мы втроем – Анджела, Владимир и я – пытались понять его мотивы. Впрочем, никто точно не знает, по какой причине он поступал именно так. Владимир полагал, что Распутин происходил из рода нефилимов и царица Александра доверяла ему именно поэтому. Имя Григорий, в уменьшительной форме Гриша, популярно среди россиян. Впрочем, существовало свидетельство того, что мать Распутина несла в своих жилах каплю нефилистической крови и назвала своего сына Григорием в честь великого рода Григори, в девятнадцатом веке прославившегося в Европе. При физической силе Распутина, гипнотическом обаянии его голубых глаз, как и ненасытной сексуальной власти над поклонницами, в такое предположение нетрудно было поверить, но доказать его почти невозможно, поскольку Григорий принадлежал к чисто крестьянской семье. Сама фамилия фаворита несколько неблагозвучна для русского уха. Она настолько не устраивала царя, что он официально изменил ее на Новый, то есть «из новых».