Степан как-то нехотя отступает, затем разворачивается и, приобняв меня за округлившуюся талию, театрально так вздыхает, словно он рассержен вмешательством бесцеремонного приятеля. А я крепко сжимаю губы, давя рвущееся наружу веселье. Ошарашенное выражения лица встречающего нас мужчины выглядит так комично, что удержаться от веселого смешка не получается. Я прячу лицо, уткнувшись носом в плечо Степана.

Да, видимо, Марат не ожидал увидеть друга в компании глубоко беременной «подружки».

— Э-э-эм! — почесывая затылок, собирается с мыслями ошеломленный горячий кавказский мачо.

— Молчи! — грубовато обрывает его Степан, и Марат лишь пожимает плечами в ответ. — Идемте уже, а то на улице прохладно, да и есть очень хочется.

Нас встречают, как самых дорогих гостей. Шикарно накрытый стол, в лучших традициях кавказского гостеприимства, ломится от обилия блюд, большинство из которых источает аппетитные ароматы. Ловлю свою падающую челюсть и тихо интересуюсь у Степана, все еще придерживающего меня за талию, не ожидаем ли мы кого-то еще для компании за ужином.

— Нет, — спокойно пожимает плечами он и, подведя меня к стулу, отодвигает его, предлагая присесть. — Не переживай, что не съедим, Марат любезно упакует «на вынос». Отказываться бесполезно. Расслабься и наслаждайся вечером и вкусной едой.

Окидываю ошалевшим взглядом раскинувшийся передо мной гастрономический пир и в растерянности поднимаю глаза на мужчину, присаживающегося напротив меня.

— Я все хочу попробовать, но как бы мне не лопнуть, — сглатываю собравшуюся во рту слюну и в растерянности решаю, на чем стоит остановить свой выбор.

— Пробуй, — беззаботно подначивает меня Степан и тянется за бокалом с рубиновой жидкостью. — Это сок, — уточняет он, видимо, заметив проскользнувшую в моем взгляде тревожность.

— Прости, — извиняюсь я, хватаясь за стакан с водой, и залпом ее выпиваю.

Отставляю пустую емкость и все же выбираю то, чем отужинаю сегодня. Румяные кусочки мяса лоснятся от жира и манят обмакнуть их в соус из чего-то кисломолочного, перемешенного с ароматной зеленью, к чему я незамедлительно и приступаю, наколов на вилку самый аппетитный кусок и отправляю его в рот.

Марат почти сразу оставляет нас, сославшись на море неотложных дел. Но прежде чем уйти, строго предупреждает, что вернется, когда мы в своей сытости дойдем до распития чая с «плюшками».

— Обязательно, — кивает ему Степан.

Едим мы молча. Когда с моей тарелки бесследно исчезает вся еда, я отваливаюсь на спинку стула, словно тюлень на лежбище, а глаза мои от сытости сами по себе закрываются. По телу расплывается сонливая нега, и я почти клюю носом.

— Марат, дорогой, спасибо за все! — слышу я бодрый голос Степана и силюсь держать свои очи широко раскрытыми, чтобы не показаться неблагодарной. — Но давай чай с «плюшками» в следующий раз.

— Конечно, друг! О чем речь? Пару минут всего подожди, сейчас вам все с собой завернут.

— Марат… — для приличия пытается отказаться Степан.

— Степан! — звучит бескомпромиссно в ответ.

Из кафе мы выходим с двумя объемными пакетами, наполненными едой. Отказаться — значит, обидеть хозяина.

— Ну, завтра можно ничего не готовить, — шутит Степан, пожимая на прощание протянутую ладонь друга.

Он аккуратно сгружает пакеты на заднее сиденье автомобиля, галантно помогает мне уместиться на переднем и, сев за руль, трогается с места, лишь когда я застегиваю ремень безопасности. И вновь тихая музыка наполняет салон, а в лобовом стекле виднеется бархат ночного неба с серебряным диском луны в обрамлении бриллиантовых звезд.

Я прикрываю глаза на краткий миг, убаюканная негой тишины и покоя, и мягко проваливаясь в нежные объятия безмятежного морока. Теряюсь во времени и сквозь сон чувствую, как меня поднимают на руки. Вяло пытаюсь сопротивляться такому галантному поступку, невнятно бубня, что и сама могу дойти. Но оплетаю крепкую шею Степана ослабевшими руками и утыкаюсь носом куда-то в ключичную впадину.

— Угу, — звучит в ответ на мои нелепые попытки.

Его аромат действует на меня словно дурман, и я плыву, растворяясь в невесомости. Степан аккуратно опускает мое безвольное тело на кровать, заботливо укрывает одеялом, и его теплые губы касаются моего виска. Как же это упоительно, до пощипывания в носу, до прерывистого дыхания, до… До головокружительного безобразия и аморальности!

Натягиваю одеяло до лба, прячась под ним, как под непроницаемым куполом, за который не проникнет ни одна неправильная мысль, мечта, тайное желание…

— Спокойной ночи, — слышится его шепот над ухом, и дыхание опаляет мою чувствительную кожу.

«Это все сон, — уговариваю себя. Просто сон… Сладкий, приятный, будоражащий, но только сон».

— Кощей, — еле слышно ругает животинку строгий мужской голос, а кот, игнорируя хозяина, крутится у меня в ногах поверх одеяла в стремлении «угнездиться» на ночевку. — Брысь, я кому сказал?

Недовольный «мявк» кота и бормотание хозяина, строго отчитывающего его, сливаются в успокоительную какофонию каких-то до боли домашних звуков.

— Кошик, слушайся хозяина и не бузи, — заплетающимся языком выговариваю я и проваливаюсь в умиротворяющие объятия блаженной тишины.

Мне еще что-то снится, но все теряется в необъяснимых ощущениях покоя и забвения.

*Агния*

Просыпаюсь от тихого, но очень настойчивого звука, словно кто-то царапает дверь. С минуту глазею отрешенным взглядом в белый глянцевый потолок, очень медленно соображая, где я нахожусь.

Услужливая память, словно крупье за игорным столом в покер, добросовестно подкидывает мне картинки вчерашнего дня и завершающего его вечера. Улыбка самопроизвольно растягивает мои губы, и на душе ромашки распускаются. Довольно жмурясь от нахлынувших чувств, сладко потягиваюсь, но тут же замираю, а глаза от удивления распахиваются так широко, что мультяшные герои аниме мне откровенно завидуют.

Хватаю край одеяла и резко задираю его вверх. Мать моя женщина! На мне мужская футболка! Бегло ощупываю ладонью грудь и попу, проверяя наличие нижнего белья.

— Фу-у-у-х-х-х-х! — расслабленно выдыхаю, убедившись, что все на месте.

Щеки моментально вспыхивают алыми кострами смущения.

— Кощей! Хвостатая зараза! Отойди от двери! Я кому сказал?! — раздается за дверью грозный мужской голос.

И пусть негромкий, и выговор этот не мне адресован, я все равно, словно трусливая мышь, шустро прячусь под покрывало, натягивая его до макушки.

— Ну что, булочка, — шепчу я малышке, оповещающей меня о своем пробуждении легкими толчками под ребра, — как думаешь, кто нас вчера переодевал?

Вопрос, конечно, риторический, и ответ на него мне прекрасно известен.