− Пила?

− Трезвая бы не пришла, – понимание, мелькнувшее в его глазах, бальзамом по уставшей душе. Хватка ослабла. Отпустил, почти невесомо касаясь костяшками пальцев по щеке. И всё так же, глядя в глаза, ладонь ниже − щелчок застежки на шубе. Второй, третий… Сердце зашлось, словно в забеге, до бьющей набатом пульсирующей крови в висках, заставляя закусить нижнюю губу от острого желания дернуть его на себя, поддаться собственной жажде, чтобы накрыло сразу. Он забрал из моих рук сумочку, отложив её в сторону. Медленно спустил с плеч шубу, убрав её на стоявшую у двери напольную вешалку. Оттеснил и, заставив сесть на рядом стоящий пуф, неожиданно опустился на корточки передо мной, потянувшись к застежке моих сапог. Ад внутри меня наполнился ревущим хаосом, провозгласив анархию и дестрой.

− Андрей… − вышло сдавлено и тихо. Коснулась ладонью его плеча, очерчивая большим пальцем замысловатый рисунок на коже.

− Что? Я только полы помыл, натопчешь же, – с легкой насмешкой в голосе. У*бало изнутри теплом до рези в глазах и рвущегося из груди почти истеричного смеха. Потянулась к нему, обхватив ладонями лицо, и впилась в его губы, дико, с алчностью, до боли. Ибо мой изголодавшийся мир рвал цепи на звенья, находясь в агонии от жажды подобной нежности. Отбросив сапоги, рывком на себя, разводя мои ноги, и подхватом под ягодицы, поднимаясь вместе со мной, понёс в комнату. Даже не смотрела куда и в какую. Кровать большая, с тёмным постельным бельём, но не шелк и не синтетика, что-то натуральное и хлопковое, приятное, пахнущее им. Приглушенный свет встроенных светильников играл тенями на изгибах его тела, помутняя мой рассудок и множа разгоравшийся и уже воющий в венах голод. Руками по его телу, урывками, ибо одновременно помогала снимать ему с себя одежду. Двести двадцать по оголенным нервным окончаниям, импульсами, сжигающими нервную систему, когда кожа к коже.

Поцелуй по шее… ниже… по ключице… и языком по чувствительной коже груди. Ударило горячей тяжестью вниз живота, заставляя прогнуть спину. Скользя руками по его плечам, зарываюсь пальцами в ещё влажные волосы. Он прав в своём сравнении: меня тоже крыло от него сильнее, чем от алкоголя. Напрочь, полностью, с головой. Его ладонь скользнула ниже и с нажимом по внутренней стороне бедра, чтобы развела шире, и нежно, без напора пальцами по самой чувствительной точке в теле. Именно так, как надо, не вызывая раздражения и желания свести ноги, срывая каждый вдох, разгоняя кровь в венах. Чуть ниже, и пальцами внутрь. Ударило жаром по коже, перехватывая дыхание, заставляя закусить губу из-за рвавшегося из груди стона. Пара секунд, и пальцы ускорили движения, доводя почти до безумия, заставляя царапать его кожу и сминать простынь, сходя с ума от желания разрядки. Но, приблизив меня к грани, он менял ритм, замедлялся, заставляя болезненно балансировать. Уже после второго облома, поняла почему. Открыв глаза, впилась в него помутневшим разочарованным взглядом. Давай, добивай.

− Кноп,− хрипло, на выдохе, потому что самого крутит не меньше. Но принципы же важней. С*ка, такой же, как и все. Ломать, подмять, прогнуть, подчинить − услада для незрелого, закомплексованного, раздутого эго.

− Нет.

− Одно слово, − дорожкой поцелуев по коже, покрытой мелкими бисеринками пота, и, опять доведя до грани, откат. Трясло и ломало, но снова на новый круг. Пальцами в его запястье, до боли и крови, вспарывая ногтями кожу. Отстранил, зажав второй рукой. Тварина. Невыносимо. Нестерпимо…

− Пожалуйста, бл*ть, – сквозь зубы, не в силах выносить ставшие болезненными предоргазменые спазмы. Пусть подавится. Поцелуй, поглощающий разум, одновременно с движением пальцев, словно в благодарность. Только нах*й она мне не нужна, себе оставь. Лихорадило и било так, что крик застревал в горле, а перед глазами темнело. Мгновение с ощущением сжавшейся до предела спирали, и швырнуло за грань горячим болезненным оргазмом, словно ударившим током внизу живота, растекаясь горячей лавой по напряженным до предела мышцам. Шорох упаковки и, не давая прийти в себя, вошёл резко, на всю длину, вырвав немой вскрик. Но сразу замедлился, осознавая, что мог причинить боль. Мой мозг коротило от противоречия тела и разума. Нейронные связи рвались и ломались под натиском бьющих волн наслаждения. Я думала, что это предел, что на большее ни я, ни моё тело не способны. Я ошибалась. Андрей выпрямил корпус, подтягивая меня вплотную, сжал крепко мои ладони. И уже с первым толчком болезненность, смешанная с острым наслаждением и наполненностью, разносила остатки разума в пыль, разрывала моё сознание на клочки, превращая и так уехавшую крышу в труху. Накрывало сильнее, чем в предыдущий раз. Толчок за толчком, подталкивающий к краю. Рваное дыхание двоих в отчаянной жажде глотнуть кислорода. Последний толчок, губы в губы, заглушая мой стон, переходящий в крик. В аду полыхнуло, поджаривая моих чертей. Ослепило тьмой, полыхнувшей перед глазами. Сладкая дрожь по всему телу прокатилась немеющим удовольствием, оседая в каждой клетке.

Отпускало долго. Сбитое дыхание, учащенный ритм сердца, и его губы по ещё слишком чувствительной коже. Перекатилась на живот, пока он снимал резинку, ловя первые проблески трезвых мыслей. Ужасно хотелось либо у*бать ему, либо расплакаться, поэтому я, закрыв глаза, неподвижно лежала, приводя дыхание в норму. Вдох на четыре, выдох на восемь…

− В душ? – хрипловатым голосом на ухо, захватывая губами и лаская языком мочку.

− М-м-м, − отозвалась, имитируя быстро наступающий сон. Пусть у*бывает на водные процедуры, и побыстрее. Как только послышался щелчок двери в ванной, я, откинув простынь, которой он меня накрыл, поднялась с кровати. Нагостилась. Хватит, пора домой. Наваждение рассеялось, реальность вы*бала душу с лихвой. Всем спасибо, все свободны.

* все права у правообладателя

− Куда? – прозвучало за спиной, когда уже прошмыгнула в коридор.

− Домой, – только успела обернуться, как он, подойдя в плотную и оперевшись рукой о стену, преградил мне путь. – Отпусти, – собрав остатки сил и контроля, с вызовом встретила его взгляд.

− Какого, мать твою, хр*на? Ты сама пришла. Не думаешь, что уже поздно заднюю давать?

− А чего ты ждёшь от меня? Что я сейчас лужицей перед тобой растекусь и ботинки лизать буду, умоляя меня трахнуть? На хр*н иди, и нех*й пытаться меня ломать! Неужели ещё не понял, что это не прокатывает? Даже, если сама пришла, положение вещей это не меняет.

− Это ты не поняла, что я не тебя ломаю… − не закончив фразу, усмехнулся каким-то своим мыслям. – Хватит со мной сражаться. Там, в обществе, за стенами этой квартиры, можешь находить себе дракона, яйца ему выкручивать и мечом в ж*пу тыкать, раз тебе это нравится. А меня меч в филейной части тела не заводит, − попыталась оттолкнуть и ударить по руке, чтобы отошёл в сторону и дал уйти, но жесткий хват на шее не дал пошелохнуться и пресёк любые попытки вырваться ещё большим сжатием пальцев. Ну да, давай, показывай, Ширяев, кто сильнее. Больше же свой авторитет подтвердить нечем. Вынужденно замерла, но продолжала впиваться ногтями в его запястье. Придвинулся ближе, проведя носом по линии волос, и горячим дыханием обжег кожу. − Я не враг тебе, – чуть отстранившись, той же рукой, что секунду назад сжимал горло пальцами, взял за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. − Я хоть раз тебя обидел? – первое, что захотелось сделать − это припомнить все его подъ*бы, но вменяемая часть меня расценила это глупым порывом. Откровенно говоря, ни в одном из них не было повода для настоящей обиды или ненависти. Поэтому, недовольно сжав губы, промолчала. − Ни разу. Я ни разу не перешел грань, хотя ты отчаянно меня к ней подводила. Как бы ты не провоцировала, я всегда отчетливо понимал, кто стоит рядом со мной. Понимал, что рядом со мной женщина, и что грань между стёбом, подъ*бками и откровенным оскорблением, за которое ты мне цианистого калия с радостью в кофе добавишь, а после труп кислотой обольёшь и чечётку на могиле станцуешь, очень тонка. И я ни разу её не перешёл, – нежно пальцами по щеке, вынуждая отвести в сторону глаза, дабы скрыть, что изнутри уже долбило, и долбило сильно. Понимание, что он прав, накрывает паршивым чувством, честностью, *бущей без вазелина, за которую сама же ратую всю сознательную жизнь. − Моя просьба сегодня − лишь обычное желание мужчины увидеть хоть какую-то откровенность в женщине, которой он искренне наслаждается. Чистую, без шелухи и ограничений, – и тут долбануло сильней, вынуждая сделать глубокий вдох, чтобы ком, подкативший к горлу, сошёл. − Я могу только догадываться, почему тебя от этого так разносит нереально. Но я не спрашиваю, в чем причина. Как и то, почему ты пришла именно сегодня, и что на самом деле у тебя произошло. Захочешь, сама расскажешь. В душу не лезу, хотя порой безумно хочется узнать, что творится в твоей голове, – ком подкатил сильнее, до предела и невозможности сделать нормальный вдох без срыва. Поцелуй в висок, и глаза наполнились влагой. – Прости, если обидел, – добил. До боли сдавило грудную клетку. И если бы не *баная гордость и привычка всегда держать спину ровно, а голову высоко в любой ситуации, при любом раскладе, то я бы скатилась вниз по стене, чтобы, захлебываясь слезами, извиниться самой. Он не виноват, что я – сука. Не виноват, что я разучилась верить. Он ни в чем этом не виноват. Андрей замолчал, и воцарившееся молчание било сильнее, чем все сказанные им слова. Будто прозвучал вопрос, не имеющий ответа, а зал замер в немом ожидании.… А ответ дать надо. Поэтому осторожный глубокий вдох, и, вернув себе крохи контроля, произнесла тихо: