27 июня. Все эти дни я была в странном настроении и никак не могла избавиться от страшной тоски, которая овладела всем моим существом. Постоянно читая старинную книгу – «Глас трубный, зовущий на суде», – я всеми мыслями была в мире загробной жизни. Это мистическое настроение, смешанное с каким-то страхом смерти и вечности, в которую рано или поздно войдем и мы, доходило иногда до такой степени, что я думала, не схожу ли с ума. Но в то же время я удивительно спокойно относилась ко всему окружающему: все наши дрязги и заботы житейские казались такими ничтожными, мелкими пред вечностью, что мне было стыдно волноваться из-за них. Теперь понимаю христианскую философию… Если бы теперь я стала нищей, – ничто не нарушило бы мое ясное настроение.

Нерехта, 28 июня. Я в Нерехте! опять на родине, дышу ее знакомым воздухом, гуляю в нашем милом саду, который год от году все более и более разрастается. Чудо, как хорошо здесь! Я буквально не помнила себя от радости, когда приехала сюда, и, как маленькая, бегала по комнатам. Каждое зеркало отражало сияющую розовую физиономию и блестящие серые глаза, они улыбались мне, и я сама себе показалась хорошенькой…

В ясной синеве неба сияет солнце, кругом тишина, и у меня на душе, вечно взволнованной, спокойно и ясно, как это небо. Без страстей и горьких дум я живу здесь и наслаждаюсь, мне все дорого, все мило…

Надев длинную блузу, я завязываю ее шарфом выше талии, собираю мои белокурые волосы высоко на затылок большим узлом, расчесывая их спереди, и получается фигура начала нынешнего столетия, фигура прабабушки в молодых годах, с высокой талией, с наивным улыбающимся лицом… Ребячество!

Ах, если бы вы знали, какие здесь чудные вечера! Я жалею, что не поэт, что я не могу описать всю эту прелесть засыпающей природы, эту ночь, которая спускается на землю тихо и незаметно, точно боясь людей напугать своим внезапным приходом… Я долго гуляю в саду, смотрю на небо, звезды сверкают одна за другой, а тень от кустов и деревьев становится все гуще и гуще, шелестит тихо ветер, кузнечики стрекочут в кустах, становится темно… И поздно вечером я возвращаюсь домой…

Как прав был поэт, сказав:

Сохраняется дольше в глуши

Первоначальная ясность души.

Я похожа на Антея, который с прикосновением к матери-земле получал от нее новые силы…

29 июня. Один великий философ сказал правду: познай самого себя. И это оказалось трудным: человек все знает, только не может пустяка – знать себя. Точно так же иногда властители мира владеют миллионами людей и не умеют владеть собой. Казалось бы, чего проще? Знать себя и владеть собой может каждый человек. А между тем, есть ли, был ли на свете такой человек, который и то и другое знал бы в совершенстве?

30 июня. Холера!.. Бедствие это надвинулось в наши края… Матушка глушь уездная – наша Нерехта – чистится, осматривается санитарами, совсем по-столичному. Строится барак за городом, в поезде железной дороги ходит белый вагон. В церквах читаются особые молитвы, служат молебны, совершают крестные ходы. Я была у Троицы в селе. Народу – масса, священник читает специально для «народа» написанную простым разговорным языком проповедь. Любопытно знать, какое впечатление произвела она?

1 августа. Жестоко ошибаются те, которые считают жизнь пустой, ничтожной, скверной, да и вообще все, которые недовольны жизнью, потому что от человека же зависит сделать ее бессодержательной или прекрасной и высокой…

В эти дни я кончила немецкие переводы и думаю приняться за лекции о сущности религии Фейербаха. Судя по введению, они будут интересны. «Учитель-лингвист» спокойно отдыхает на бабушкином столе, а итальянская статья тщетно старается обратить на себя мое милостивое внимание: заниматься пока еще лень.

4 августа. С берега Кострома – точно русская купчиха расползлась в ширину. Самое замечательное в ней – Ипатиевский монастырь. Я была там, но признаюсь, не вполне довольна его посещением: как простым смертным, нам можно было войти только во дворец и церковь, осмотреть только поверхностно, слушая объяснения сторожа, вроде: «Вот комната Михаила Феодоровича, здесь его спальня, зала». Видела также гробницы Годуновых. Я очень люблю старину, а тут каждый предмет переносит мысль за сотни лет, в другой мир, к другим людям… Какое-то смутное чувство охватило меня, когда я вышла из монастыря: он очень древний, все в стенах его дышало стариной, а в трех шагах от него – современный плавучий мост, покрытый грязью и извозчиками. Сразу из старины попадаешь в наш век – это и производит на меня ошеломляющее впечатление.

7 августа. В нашем роду сохранилась вот какая легенда. Это было очень давно. Один из прадедов как-то много задолжал и не хотел расплачиваться с кредиторами. А в старину векселей не давали, верили на слово. Вот он и придумал, чтобы не платить, отречься от своих долгов, показать под присягой, что у него их никогда и не было. А так как все нерехтяне знали, что он много должен, то удивлялись, как он решается дать ложную присягу. И священники это знали, но думали, что он все-таки опомнится, – ведь присягой не шутят. Повели его присягать на гору, за Нерехту, в присутствии массы народа. Он, не смущаясь, стал присягать, но в эту минуту над его головою разверзлось небо, и среди молнии голос произнес: анафема, анафема!.. С тех пор, говорят, род был проклят, а потому его теперь и преследуют несчастия.

Я горько плакала, впервые услышав этот рассказ, но и теперь отчасти верю ему… Такие легенды помимо всего ужаса имеют свою тайную прелесть: есть что-то действительно увлекающее и страшное в них. Грозный фатум обращается в Божие предопределение, и вера в судьбу как бы оправдывается указанием свыше.

12 августа. Когда я думаю, что вот уже скоро год, как я теряю время, и что впереди предстоят еще годы терпения – страшное отчаяние охватывает меня. Я хочу одного и только одного: учиться. Я чувствую, что слишком мало знаю и слишком не развита, чтобы вполне вступать в жизнь. Все другие желания и страсти не существуют для меня; природа же нарочно создала меня так, что благодаря моей внешности все мечтания о счастье, любви не для меня. Что толку в том, что у меня розовый цвет лица, красивые губы, белые зубы, тонкая фигура – все это еще не составляет привлекательности. Когда я слушаю рассказы моей приятельницы Сони о