– Ме муэро пор уна чеве, – говорит Мэнни, зажигая сигарету, все соглашаются.

Пиво лежит в багажнике «жука», Мэнни слезает с тигра.

– Я помогу тебе, – говоришь ты, и парни смотрят удивленно. Возможно, они слышат, как бьется твое сердце. – Никогда еще не бухала в Диснейленде. – Ты стараешься звучать спокойно и весело.

– Уна чеве пор ла гринга! – наконец-то их маленькая маскота будет пить.

На обратном пути, когда глаза уже привыкли к темноте, парк кажется куда меньше, и вскоре Мэнни уже помогает тебе перелезть через ограду. Его рука все еще теплая, а твоя вспотела.

«Жук» не закрыт. Он такой старый, что починка замков обошлась бы дороже, чем сама машина. Ты стоишь рядом с Мэнни, пока он роется в багажнике и достает оттуда пару запотевших литровых бутылок. Сейчас, думаешь ты, вот сейчас, но у тебя нет ни малейшего представления, что делать. Как можно его поцеловать, если он – движущаяся мишень? Ты злишься, что он никак не хочет встать спокойно. Тогда ты посмотрела бы ему в глаза, он бы наклонился и поцеловал тебя, и тебе бы не пришлось делать это самой. Тогда ты бы поняла, что он тоже этого хочет.

Но нет, придется все делать самой. Ты идешь назад к забору, держа одну из бутылок. Чуть не упустив момент, хватаешь его за руку, чтобы перелезть, но сжимаешь и не отпускаешь ладонь и не лезешь вверх. Он смотрит на тебя, улыбается и взъерошивает твои волосы, будто ты маленькая девочка.

– У тебя плохо с перелезанием заборов, – говорит он.

– Я знаю, – отвечаешь ты, но не двигаешься с места.

– Нельзя давать забору понять, что ты боишься.

Ты воспринимаешь это как знак.

Он все еще смотрит на тебя, и ты поднимаешься на носочки, направляя свои губы к его рту, боишься закрыть глаза и промахнуться, поцеловать его в подбородок или в нос. Из-за того что твои глаза открыты, ты отчетливо видишь, как до него доходит, что ты собираешься сделать, и он отворачивается к забору, делая вид, что ничего не заметил, а ты встала на цыпочки просто чтобы начать взбираться по рабице.

– Вряд ли я справлюсь с пивом в руках, – говоришь ты, радуясь, что твой голос не дрожит. Ты отдаешь ему бутылку и залезаешь сама, без его помощи. С той стороны забора ты говоришь: – Я пойду найду Марию, – и уходишь, прежде чем он сможет пойти за тобой. Твои глаза горят и наполняются, ты стараешься моргать чаще, чтобы не заплакать, хочешь держать свое унижение под контролем. Если ты заплачешь, все узнают, что произошло.

Ты ищешь Марию на большой карусели, но ее там нет. Может, она вернулась к остальным. Но уже в момент, когда к тебе приходит эта мысль, ты узнаешь, что это не так. Знаешь, что она где-то с Ансельмо и они занимаются сексом, и мысль о том, как двигаются их тела, запускает панику к тебе в легкие, как будто у тебя приступ астмы или ты слишком глубоко затянулась, и ты хочешь найти ее, но не готова увидеть то, что уже и так представляешь в своем воображении, потому что ты трусиха. Может быть, поэтому тебя никогда и не целовали. Может быть, ты так на всю жизнь и останешься пугливой маленькой девочкой.

Ты уходишь от аттракционов и карусели и добираешься наконец к колесу обозрения. Теперь ты мастерица перелезать через заборы. Ты перепрыгиваешь ограждения, вместо того чтобы идти по петляющей пустой дорожке. Кабинка висит в самом низу, и ты ступаешь в нее прямо с платформы, пугаясь, когда она начинает слегка покачиваться. Ты подбираешь под себя ноги, вместо того чтобы ими болтать, на случай если в темноте бродят дикие собаки. Ты смотришь вверх. Ночь ясная, сквозь металлический каркас видны звезды. Ты бы хотела, чтобы колесо заработало и подняло тебя.

Ты сидишь, и постепенно на глаза перестает давить. Все это не важно. Это все не настоящее. Завтра все исчезнет. И ты боишься, что так оно и есть. Вскоре ты сможешь вернуться к остальным и притворяться, что все в порядке, пока ты и правда не будешь в порядке.

– Гринга.

Ты поднимаешься так резко, что кабинка дергается вместе с тобой. Рамон перепрыгивает через поручень, и ты двигаешься в сторону. Он садится рядом.

– Тодо бьен? – спрашивает он. Он тебя искал.

– Я просто поняла, что все-таки не хочу пива, – говоришь ты.

Он кивает, как будто это логичная причина для того, чтобы тут спрятаться.

– Хороший выбор, пиво все равно было теплым.

Вы молча сидите вдвоем.

– Мне надо найти Марию, – говоришь ты.

– Я уверен, что у нее все хорошо, – отвечает Рамон, поворачивается к тебе и берет тебя за руку.

Когда его рот опускается на твой, губы у него такие же сухие, как и его руки. Он слегка приоткрывает свой рот, ты слегка открываешь свой, и чувствуешь пиво на его языке, и думаешь, должна ли сейчас земля поплыть под ногами. И уже сейчас пытаешься запомнить это по-другому. Оформить все так, чтобы вышла история, которую захочется рассказать: будто Мэнни никогда не существовало, будто, когда ты глядела вверх сквозь колесо обозрения, тебе казалось, что ты смотришь на небо через узоры Эйфелевой башни. Ты все еще прижимаешься губами к его рту, потому что не понимаешь, как определить, что поцелуй кончился.

С утра все тот же Рамон подвозит тебя вместе с Габи и Марией в аэропорт. Его «жук» кажется очень просторным, когда внутри едут только четверо. Габи говорит без умолку, заваливая тебя вопросами, и хотя ты бы предпочла помолчать, все-таки отвечаешь, потому что чувствуешь, что так надо. Утром Мария была очень тихой и немного грустной, и Габи думает, это потому, что она будет скучать по тебе, но ты не уверена, что это правда. За окном проносится Пачука, затем зеленые поля, маленькие городки и, наконец, трущобы на окраине Мехико. Хижины, которые выглядят так, будто их собрали из ящиков от фруктов, грязные раздолбанные дороги. И вот ты в аэропорту.

Рамон достает твой чемодан из багажника и внезапно протягивает тебе цветы.

Ты краснеешь, говоришь грасиас и не знаешь, должна ли ты еще раз его поцеловать, значит ли то, что ты кого-то поцеловала, что ты потом обязана делать это и дальше, рассчитывает ли он на это, и, когда ты думаешь про это как про обязанность, забываешь, хотела ли вообще поцеловать его