голенища сапог спасут его в случае, если он в темноте наступит на змею. Он бежал очень быстро, глотая на ходу холодный ночной воздух. Страх и азарт щекотали его пятки, весьма прибавляя ходу.

Через какое-то время Андрейка даже вошел во вкус – внутри него все бурлило от задора, а все чувства обострились, словно бы он превратился в ночного хищника, выбравшегося на охоту. Он так увлекся, что не сразу заметил выросшую впереди массивную черную тень посреди поля – это был вяз. Завидев его, мальчик тут же изменил направление и побежал в сторону леса. Добежав до непроницаемой для лунного света лесной ночи, он наконец остановился, чтобы перевести дух. Он вспотел и тяжело, неровно дышал, но усталости не чувствовал – казалось, дайте ему напиться, и он мог бы бежать так всю ночь. Достав из кармана куртки фонарь, зажег его.

Скудное желтое пятно света легло на замшелые стволы тесно расположенных деревьев. Андрейка, секунду поколебавшись, все же вошел в лес, осторожно отодвигая острые ветки от лица. Здесь было так темно, что, если бы не фонарь, Андрейка не смог бы и шагу сделать, чтобы не сломать ногу о поваленное дерево или не провалиться в какой другой бурелом. Теперь было уже по-настоящему страшно – лес гудел, и то и дело уши мальчика наполняли разные шорохи, скрипы и совсем не узнаваемые, но пугающие звуки. Ветки под ногами оглушающе хрустели, оповещая всех лесных жителей о его вторжении. Андрейка стиснул зубы, чтобы те не стучали и покрепче сжал фонарик в руке, готовясь дать отпор любому врагу – хоть волку, хоть лешему. Бесстрашие придавала ему конкретная цель, которая бегущей строкой по кругу бежала в его голове. Он делает это ради бабушки. Наверное, если бы Андрейка сейчас не был так напряжен и занят поиском дороги, он весьма бы удивился своей храбрости и тому, какие обширные могут мобилизоваться внутренние ресурсы внутри живого существа, когда это становится действительно нужно. Когда субъект ясно осознает, что он чего-то очень и очень хочет настолько, что не представляет белый свет без этого чего-то. Что это не просто прихоть, инфантильное волеизъявление, источаемое пресытившимся умом, а острая нужда, несомненное долженствование, без которого смысл жизни невозможен и сама жизнь напрасна. И тогда все преграды на пути, до сих пор непреодолимые, кажется, начинают мельчать и рушиться, словно песочные стены, под напором воли такого возжелавшего. Все условности опадают, обнажая скелет ситуации, где есть только ты и твоя конечная цель, манящая тебя и освещающая мрак пути, словно путеводная звезда. Но такие чудеса под силу только одержимым существам, стремящимся каждой клеточкой бренного тела к конечному предмету обладания, ибо сами они перестают существовать, отсекая от себя все лишнее и превращаясь в единое стремление, оборачиваясь стрелой силы, летящей к мечте.

Тем временем Андрейка все же напал на нужный след и, еще попетляв некоторое время между деревьями, скоро оказался на месте. Желтый луч самым внезапным образом наткнулся на предмет его поиска. Большой и несимметричный муравейник, тот самый, на который он натыкался, когда в прошлый раз был здесь. Впрочем, Андрейка не мог точно сказать, тот же это муравейник или похожий, но это было и неважно. Он быстрым дерганым движением достал из кармана спички и бутылочку с топливом. Открыв бутылку и стараясь не смотреть на мелких жителей муравьиного города, засуетившихся в одночасье, он обильно полил горючей жидкостью его поверхность, после чего открыл коробок. Достав сразу три спички, зажигать их медлил. Не потому, что в нем не было решительности сделать задуманное, просто он подыскивал правильные слова. Не придумав ничего подходящего, он сказал первое, что пришло на ум:

– Потусторонние силы, избравшие меня сосудом для нахождения в этом мире, услышьте меня, потому что я обращаюсь к вам. Примите жертву крови от меня в обмен на жизнь моей бабушки Ани. Вместо одной жизни я предлагаю вам сотни. Возьмите их и оставьте меня и мою бабушку в покое.

Еще секунду поколебавшись и не придумав, что еще нужно сказать сверх уже сказанного, он чиркнул спичками и незамедлительно бросил три мигающих во тьме огонька в муравейник.

***

Обратно Андрейка возвращался уже не спеша. И хотя обильно выступивший от спринта пот теперь ощутимо холодил спину и шею, это никак не добавляло ему шагу. Во-первых, после физического и морального перенапряжения, которые он испытал за последние полчаса, он чувствовал себя разбитым, так что ноги подгибались словно ватные. Во-вторых, домой спешить не хотелось, потому что он боялся узнать, что старания его не возымели должного эффекта, и бабушка в это самое время уже бездвижно застыла в кровати и лицо ее покрыла отрешенность вечного сна. Поэтому он еле брел сейчас через широкое дикое поле, взглядом пытаясь продраться через темный ночной воздух, чтобы различить среди чернеющих вдали силуэтов деревенских домов свой собственный. На удивление он старался не думать о возможной неудаче, а гнал такие мысли и старался занять ум отвлеченными темами. Например, он заметил, что шагает сейчас сквозь высокие и темные кусты совершенно без всякой опаски, не боясь ни змей, ни ям, ни каких других напастей, которые могут скрываться в их глубине. Он совершенно не испытывал страха и лишь дивился непонятной отрешенности. Наверное, так было потому, что на фоне действительно страшной угрозы нависшей над ним, все прочие опасности выглядели теперь мелко и безобидно. Он вспомнил, как еще совсем недавно трясся от ужаса, думая, что потеряет уважение ребят, если не залезет вместе с ними в заброшенный дом. Сейчас это казалось настолько нелепым и смешным, что, несмотря на общую тревожность, у Андрейки проступила кривая нервная ухмылка, на миг блеснувшая в лунном свете. Было очевидно, что люди, сталкиваясь с по-настоящему крутыми бедами, которые оставляют сильный след на линзах аппарата, внутри наших голов, оттачивая их или закаляя, так что в итоге прежние страхи видятся нам жиже, хлипче, проще. Зато в остальном жизнь, наоборот, обретает ясность и прозрачность. Но если горе слишком непереносимо, то под его тяжестью линзы трескаются или вовсе бьются, навсегда коверкая видимую реальность, а то и вовсе погружая рассудок во мрак.

Почему же люди повсеместно боятся всякой ерунды, зная, что в мире не так много вещей, которых действительно стоит опасаться? Может, потому что люди в основном живут хорошо и безбедно? Перед глазами сразу всплыла картинка типичной очереди перед автолавкой, приезжающей к ним в деревню дважды в неделю, где можно было купить кое-какие продукты и нехитрый бытовой скарб. Кривые и косые, через одного больные, бедные и недалекие люди с затуманенными от тяжелой работы и не менее тяжелой пьянки головами от беспросветной и однообразной жизни, не имеющие утешения ни в чем, не верящие ни в что и не ждущие ничего, кроме милостивого прикосновения грядущего забвения, холодного и влажного, способного накрыть их с головой.

Может, тогда так происходит потому, что человеку необходимо всегда чего-то бояться и в отсутствии реальных опасностей возводить в их ранг всякую чепуху? Быть может, человеку и вовсе нравится испытывать страх? Потому что так жизнь наполняется новыми красками, адреналином, который заставляет кипеть кровь и оберегает душу от коррозии? Тут же Андрейка вспоминает, как он сам любит смотреть ужастики на видеомагнитофоне вместе с папой, дрожа всем телом и, то и дело утыкаясь лицом, ему в плечо, в те моменты, когда смотреть на экран становится невыносимо пугающе. И те дни, когда они ходят в парк аттракционов, и он катается на разных горках, вереща порой до хрипоты, при этом прекрасно осознавая, что никакой опасности для него нет. А может быть, все дело в том, что поколения сменяют друг друга достаточно быстро, и все настоящие беды: войны, эпидемии, прочие жертвы – успевают остыть на листах учебников истории, превращаясь в безучастные цифры, пресную статистику, не имеющую реального отклика в голове молодежи? Молодежи бестолковой и радостной, словно лабрадоры.

Может быть по-всякому, гадать Андрейка мог сколько угодно. Он был слишком мал, чтобы рассуждать о таких вещах и вряд ли станет когда-нибудь столь большим, чтобы, окинув опытным взглядом пространство земного шара, с точностью указать причины напрасных, надуманных страхов, вращающихся в головах ее обитателей.

Занятый такими мыслями, он больше