Мысль была дельная и очень своевременная, Андрей Васильевич согласно покивал едва различимому в предрассветной темноте слуге, махнул рукой, чтоб тот шел следом. Сказать по правде, страшно ему было до дрожи в коленках, а ладони взмокли так, что то и дело приходилось вытирать их об штаны, но к страху примешивалось и еще кое-что. Азарт, чистейший, даже какой-то первобытный, охотничий азарт.

Запах гари становился все гуще и невыносимее, а чаща, в которую они со Степаном вломились, все непролазнее. В таком-то буреломе еще попробуй двигаться тихо! Даже если захочешь, то не получится. Утешало одно – душегуб, если он, конечно, еще не ушел, тоже не прошмыгнет мимо незамеченным.

Словно в ответ на эти мысли где-то совсем рядом громко хрустнула ветка. Андрей Васильевич совершенно бездумно, не выискивая цель и не прицеливаясь, нажал на курок. Звук от выстрела эхом прокатился по лощине и тут же вернулся к ним со Степкой громкой руганью.

– Это кто там палит без разбора?! – послышался раздраженный голос.

Даже услышав характерный, едва заметный иностранный акцент, Андрей Васильевич не сразу понял, что это Максимилиан фон Вид. Он стоял, прижавшись спиной к хилой осинке, и пытался совладать со своим бешено бьющимся сердцем. – Эй, признавайся, а то начну стрелять!

– Барон! Ваша милость, не стреляйте! Это ж я, господина Сотникова слуга. – Степка пришел в себя первым и даже руки поднял вверх, демонстрируя чистоту своих и Андрея Васильевича помыслов.

– Степан?! – Кусты затрещали еще громче, и из темноты выбрались двое: барон и один из его мавров. В руке барон, так же, как и сам Андрей Васильевич, держал пистолет, а мавр грозно скалил белоснежные зубы и поигрывал саблей. – Господин Сотников, что это вы тут делаете? – Голос у барона был зычный и совсем не испуганный, и Андрею Васильевичу вдруг сделалось совестно за свою минутную слабость. – Вы же мне чуть голову не прострелили, любезный.

– Виноват, – пробормотал Андрей Васильевич, засовывая пистолет уже не за пояс, а в карман сюртука. – Нервишки сдали, барон.

– Есть отчего нервишкам-то сдать. – В окружающей их темноте невозможно было разглядеть лицо барона, но исходящее от него раздражение чувствовалось даже на расстоянии. – Так что вы тут делаете? – спросил он требовательно.

– Степан увидел костер, а в свете недавних прискорбных событий…

– Вы решили сами произвести расследование, – закончил за него Максимилиан фон Вид. – Ну что ж, господа, следуйте за мной! – Он махнул рукой и снова растворился в темноте.

– Что же вы, барин, встали? – Степка совсем не любезно толкнул Андрея Васильевича в спину. – Лучше нам всем держаться заодно.

Путь был недолгим, очень скоро они оказались на вырубленном в непролазном буреломе пятачке, в самом центре которого догорал костер.

– Как вы там, господин Сотников? Не раздумали еще заниматься расследованием? – Барон присел у костра, принюхался и сказал: – Керосином облили, прежде чем поджечь. Чувствуете запах?

Андрей Васильевич чувствовал, но только вот совсем не керосиновый дух… К горлу подкатила тошнота, а в ушах зашумело.

– Оттого-то и догорело все так быстро. – Барон снова встал на ноги, отошел прочь от кострища, добавил рассеянно: – Почти дотла…

– Так что же, теперь жертву никак не опознать? – собрался с духом Андрей Васильевич.

– Не знаю, – барон пожал плечами. – Если какая девица в округе пропала, то, может, и опознают. Я одно только знаю наверняка – не того человека наш доблестный Федот Антипович пытался к ответу призвать. И вот еще что, господа, давайте-ка убираться отсюда.

Не успел Андрей Васильевич порадоваться, что не только ему, но и барону фон Виду свойственен страх, как тот добавил:

– Еще, чего доброго, улики в темноте затопчем. Как я погляжу, ваш Степан – парень расторопный, пусть скачет в город за Косоруковым. Мой человек останется здесь, чтоб никто больше не сунулся, а вам, Андрей Васильевич, предлагаю отправиться ко мне в поместье, выкурим по сигаре, пока суд да дело, обсудим дальнейший план действий.

* * *

…Огонь жадно пожирал сухой хворост, грозился перекинуться на босые ноги. Анна чувствовала исходящий от него жар, задыхалась от смрадного черного дыма, который заслонил от нее небо, превратил и без того темную ночь в совсем уж непроглядную. Нельзя вот так – безропотно и покорно… Нужно бороться, трепыхаться… В связанные за спиной запястья впились тугие витки веревки, расцарапали кожу. Нет, не вырваться… А огонь все ближе. Платье тлеет, вот-вот вспыхнет ярким факелом. Сначала платье, а потом и она сама… Анна запрокинула голову, в прорехах черного дыма увидела луну и, захлебываясь слезами, закричала…

В тот же момент небо рухнуло на нее тяжелым ватным одеялом, столкнуло с погребального костра, заорало голосом Любаши:

– Анюта! Эй, Анюта, ты чего это? Ты что вопишь, приснилось что?

– Приснилось. – Вырвавшись из плена сна, Анна вздохнула полной грудью и тут же закашлялась.

– Что-то гарью пахнет. Тебе не кажется? – Любаша включила ночник, принюхалась. – Да нет, вроде не горит ничего. Ну, так что тебе снилось? – Она понизила голос до шепота.

– Костер.

– Костер и?..

– Костер и я на нем.

– Слышь, Алюшина, не нравится мне все это! – Любаша с ногами забралась к ней на диван, натянула на оголившиеся коленки ночнушку. – Он же тебе вообще жизни не дает! Не оставляет в покое ни днем, ни ночью! Вот я прямо сердцем чувствую, что это проделки того типа… – Любаша спрыгнула с дивана, выцепила из лежащей на столе пачки сигарету, закурила.

Она курила и встревоженно всматривалась в лицо Анны, а когда сигарета догорела почти до самого фильтра, заговорила:

– Зря ты, Алюшина, отказалась от помощи Громова. Он по виду мужик серьезный. Опять же, забесплатно обещал поработать. Конечно, до моего Гальяно ему далеко, но, как говорится, на безрыбье… – Она хитро сощурилась и, так и не дождавшись от Анны никакой реакции, в раздражении хмыкнула, распахнула настежь окно. – Дура ты, Алюшина! – сказала Люба зло. – Тебе человек помощь предлагает, а ты выделываешься! Нет, ты подумай, не сегодня, так завтра доберется до тебя этот упырь, и что?! Кто тебя спасать будет?

– Громов на роль спасителя точно не годится. – Анна подошла к Любаше, обняла ее за плечи. – Не тот он человек, чтобы творить добро направо и налево.

– Ты так уверенно об этом говоришь… – хмыкнула Любаша и тут же вперила в Анну внимательный взгляд: – Алюшина, а ну колись! Ты его раньше знала, что ли?

Знала? Ну, можно сказать, что и знала. Не так, чтобы очень хорошо, но достаточно для того, чтобы составить себе представление о том, что за человек Стас Громов. Анна так Любаше и сказала. Не вдаваясь в подробности, конечно.