– А ведь я знаю, кто это! – ошарашила его Кристина, выслушав внимательно.

– Кто?

– Жилец нашего подъезда. Фамилии не знаю, но Наталья Ивановна называла его при встречах Генаша.

Конечно, а как же еще! Его вот Глебушком, соседа своего Генашей называла! Нравилось старой гадине коверкать мужские имена. С имен начинала, жизнью заканчивала.

Странно, что он об этом подумал, да? Могла она Генашке кровь портить? Могла сподвигнуть того на убийство? Как нечего делать! Наталья Ивановна одним звуком своего голоса, казалось, будила в людях темные силы. Довела бедного малого до белого каления, он ее по башке и саданул. Потом побежал вниз по лестнице и нос к носу с ее зятем столкнулся. Потому и перепугался.

– Надо с ним поговорить, – решительно высказалась Кристина и потянулась за теплой шалью, перекинутой через кухонную дверь. – Идем, я знаю, в какой квартире он живет.

– Нет, говорить с ним нельзя. – Карпов тяжело вздохнул. – Что мы ему скажем, Кристина?

– Ну… Скажем, что мы знаем о его причастности к убийству Натальи Ивановны. И пускай он лучше сам во всем сознается, или мы пойдем в милицию. Возразить он не посмеет.

– Возразить нет, а вот послать нас куда подальше запросто. – Глеб запустил пятерню в волосы, поскреб макушку. – А то еще чего сам туда поспешит и доложит коллегам, что видел меня на пороге в тот вечер.

– И что? Ты же ко мне шел и со мной был!

– Да? А кто мне мог помешать завернуть к теще и пробить той голову? Нам с тобой, если свидетельствовать в пользу нашей встречи, то состояться она должна будет много раньше времени убийства и закончиться позже. И вообще желательно место указать другое. Или что мы вместе зашли в подъезд и вместе вышли. Нет, Генашу этого нам с тобой теребить пока не резон.

– Но как же так, Глеб!!! – огорчилась Кристина. – Это единственная зацепка, ограждающая тебя от подозрений!

– Согласен, и поэтому мы с тобой за ним просто пока понаблюдаем. А я справки постараюсь о нем навести. А теперь, если силы у тебя еще остались, расскажи мне во всех подробностях о дне, когда исчезла твоя подруга.

Да что же это за наказание такое, а!!! Почему на него все сыплется?! День за днем, час за часом, минута за минутой!!! Сговорились все, что ли, или как?..

Он ткнул окурком в пепельницу, помахал рукой, разгоняя дым, потянулся с хрустом и нехотя поплелся к окну. Чтобы не стоять истуканом, подтянул ногой следом за собой табуретку и, отодвинув подальше шторку, сел наблюдать.

Кто бы мог подумать, что часы бесплодного ничегонеделания окажутся столь плодовитыми! Он бы озолотился, если бы голова не так хорошо работала. А она работает и понимает, что самой себя лишиться может, если он только крохотный шажок сделает. Причем в любом направлении, в любом!!!

Эх, знала бы супруга Нина обо всем, давно бы уже орала и по квартире бегала с выпученными от азарта глазами. И планов бы у нее было громадье, и подначивала бы его, и под руку подталкивала, и ныла бы без конца.

Нет, все же отлично, что она его бросила и он один теперь. Временами, конечно, как вот теперь, случалась хандра, и тошнило от всего, от самого себя даже. Но потом все проходило, он успокаивался, снова начинал как-то жить.

Хорошо, что деньги пока водятся. Без них будет совсем худо. Свет, и тот отключат, если он платить за него не станет. И телик тогда не посмотришь, и новостей не узнаешь. Хотя…

Хотя что это за новости, о которых взахлеб вещают каналы? Разве есть в них правда? Процента три от силы, все остальное вымысел и плагиат. Один канал проговорился, второй подхватил, чуть приукрасил и тоже выложил, не отставать же от конкурентов. Знали бы они, о чем известно ему, что бы тогда было!

Но они не узнают, и никто не узнает, потому что он промолчит. Не хочется ему, чтобы на поминках встал кто-то и проговорил, что покойный был человеком, который слишком много знал. Нет, он не навредит себе. Другой вопрос, если понадобится защищаться. Тогда, конечно, рот придется открыть и поведать несколько историй, подкрепляя их фактами.

Зазвонил телефон, пришлось слезать с табурета, идти в прихожую, отвечать. А отвечать не хотелось. Потому что знал, что никто, кроме Нинки, не позвонит. А она если и звонит, то с одной целью – денег попросить.

Наглая баба! Ушла ведь от него. Хлопнула дверью и ушла, но успела, правда, перед этим так нагадить ему в душу, что век ему теперь не отмыться и не простить ее. Чего только не собрала! И никчемный-то он, и не состоятельный, и не сообразительный, и не способный. Сплошные отрицания его достоинств и талантов. А они у него, между прочим, имелись, да.

– У меня теперь есть другой! – добила она его напоследок перед тем, как переступить его нищенский – как она утверждала – порог. – Он лучше тебя!!!

Ушла к лучшему, не давала о себе знать полтора месяца, а потом вдруг принялась звонить и заискивать. И денег просить, и помощи. Раз как-то даже намекнула на возможное возвращение. На что он ответил категорическим «нет». Он и деньгами ее особенно не баловал, самому бы хватило на подольше. Так, иной раз подкинуть мог тысчонку-другую. Нинка и этим не брезговала, брала. Но три последних раза он ей отказывал. Чего опять звонит?

– Чего тебе? – спросил он сразу, опустив приветствие.

Много чести здоровья ей желать. Обойдется!

– Привет, – бывшая жена виновато шмыгнула носом.

– Ну?

– Как живешь? – Она будто не замечала его недружелюбности. – Что нового?

– Денег нет, Нин, – отрезал он и глянул себе за спину на кухонное окно, покидать свой пост, а это единственное, что ему теперь осталось, ему не нравилось. – Все, надеюсь?

– Какой ты! – попеняла она с обидой. – А просто поговорить с женой не можешь?

– Ты мне не жена, – напомнил он на всякий случай. – Развод оформили, забыла?

– Что печать? Это формальность! Главное – душа! А мы с тобой всегда были, остаемся и будем родственными душами, милый!

– В эту родственную душу, помнится, ты не так давно с удовольствием нагадила, – снова вернул он ее к недавним событиям.

– Ну, прости! – нехотя пробормотала Нина.

Он удивился. Она впервые просила у него прощения. Столько времени прошло с момента расставания, а прощения он ни разу до теперешнего момента не слыхал. Надо же! Что-то случилось из ряда вон, видимо. Или жить совсем негде, а с матерью она всегда трудно уживалась.

– Все у тебя? – Он снова оглянулся на окно.

– Поговори со мной! – взмолилась вдруг она и пожаловалась: – Ведь не с кем, представляешь! Никогда не думала, что буду в этом так остро нуждаться. Полно кругом народу, а не слышит никто! Это чудовищно!!!

Ишь ты, он ухмыльнулся. По слушателям соскучилась, оказывается. Раньше говорила часами, а он внимал, не перебивая. Больше желающих слушать ее ахинею не нашлось, так, что ли? И тот, что лучше, и остальные тоже не захотели?