Обняв ее, Вадим молча стоял рядом, давая ей выплакаться. И только когда Инна, все еще всхлипывая, но уже утирая слезы, прошептала ему:

— Прости! Сорвалась, как… — прервал ее:

— Перестань, Иннулька. Все понимаю, сам через это прошел. Вот теперь, пожалуй, можно идти домой.

— Пойдем, — кивнула она. А про себя неожиданно подумала: «Ничего ты не понимаешь! У тебя с твоей Ларисой все было по-другому. Поэтому просто не можешь понимать. Ни того, что Юрку, милого, глупого, доброго, мне отчаянно жаль, но и только, ни того, как я тебя люблю».

В эту ночь Инна долго не могла уснуть. Все лежала, вспоминая сегодняшний вальс. Вадиму тоже не спалось. Потому что уже далеко за полночь Инна услышала, как тихо захлопнулась за ним входная дверь.

Выйдя на улицу, он зло отбросил от себя очередной, уже который по счету за эту ночь окурок. Душа его сжималась и ежилась от чувств, словно листик бумаги под огнем. Причиной тому была Инна, которая так и стояла у него перед глазами — танцующая вальс. Его передернуло. Он и сам не знал, то ли так люто любил ее сейчас, то ли так страстно ненавидел, но чувства переполняли его, грозя разорвать. Временами даже охватывала дрожь. И подумалось: надо срочно дать возбуждению выход, пока оно и в самом деле его не уничтожило, не свело с ума настолько, чтобы захотелось делать непростительные глупости.

И тут в просвете между домами вдруг мелькнула фигура. Уже по-старчески неуклюжая, совсем неизящная, но женская. И главное, он сразу понял: прохожая эта совсем не чужая для Инны. Даже наоборот, очень хорошо знакомая.

Он замер, глядя ей вслед. Ему незачем спешить, потому что женщина наверняка вскоре пойдет обратно, поэтому пока можно подумать. Или, вернее, подавить в себе нарастающее отвращение. Тетке ведь далеко за сорок! Но это ведь экспромт, ему не надо готовиться заранее и смаковать детали убийства. Потому что детали неаппетитные, убийство весьма неприглядное, не в его стиле. Нужно просто подкрасться и наброситься, чтобы увидеть завтра Иннино лицо. Зная об отношениях Инны с ночной прохожей, он не сомневался в том, что девушка не останется равнодушной к ее смерти…

И, едва подумав об этом, он вдруг ощутил, как на него накатывает волна возбуждения, такого сильного, какое было познано им впервые лишь недавно, после появления Инны в поселке. Нет, он вовсе не опустится сегодня до этой толстой старухи, а через нее поднимется до Инны. Да, да, так он и сделает!

Лунный свет, пробивающийся через пелену снегопада, был достаточно ярок для того, чтобы Вадим мог все видеть. Но он смог бы дойти до надгробного памятника даже с закрытыми глазами, в любое время дня или ночи, в любую погоду, летом и зимой.

Подойдя, привычно опустился на колени возле могилы и замер. Застыл надолго. Взгляд его был устремлен к высеченному на черном мраморе портрету Ларисы, с языка не слетало ни слова. Его Ларка там, где-то очень высоко, Вадим был в том уверен, и может теперь читать прямо у него в душе, без слов. И сейчас он открывал перед ней свою душу, всю, до самого потаенного уголка. Собственно, так он делал всегда, делясь с ней сокровенными мыслями и чувствами. Но именно сегодня просто должен был это сделать. Лариска имеет право знать все.

А потом Вадим поднялся и, приблизив лицо к портрету, коснулся губами холодных мраморных губ жены.

— Ты хочешь, чтобы я жил, Ларка, — тихо, едва слышно все-таки произнес он вслух, глядя в глаза, высеченные на камне. — Хочешь, я это чувствую. Ты меня отпускаешь. Что ж, пусть будет по-твоему.

С этими словами, не отводя взгляда от портрета, Вадим очень медленно снял с руки и положил на надгробную плиту золотое обручальное кольцо.

Наутро по поселку прогремела шокирующая новость: найдена еще одна жертва «резинового душителя»! На сей раз погибла баба Клава, женщина пожилая, намного старше сорока. Раньше убийца предпочитал женщин гораздо моложе, но в остальном все указывало на то, что преступником снова был неуловимый местный маньяк.

Едва узнав о новости, Инна поспешила к месту преступления. Ни слова не возразив, Вадим взялся ее проводить, понимая, что сейчас она торопится не к бабе Клаве, которой, как и предыдущим жертвам, уже ничем нельзя помочь, а к деду Мите, находящемуся сейчас возле тела жены и едва живому от горя.

Вместе с Вадимом, Василием и Захаром, оказавшимися тут же, Инна отвела старика в здание ФАПа, которое тот и протапливал нынче ночью, как обычно. Его верная спутница жизни пришла сюда в поздний час спросить, как себя чувствует супруг. Ей не спалось то ли просто так, то ли от беспокойства, потому что накануне у него разыгрался радикулит. И женщина не позвонила, а именно пришла, потому что сотовый телефон, купленный родителям живущими в городе детьми, был у них один на двоих. Да и тем, если честно, они так и научились как следует пользоваться. Поэтому бабе Клаве проще было дотопать до фельдшерского пункта, тем более что жили старики неподалеку. И старой женщине, наверное, даже в голову прийти не могло, что кто-то может повстречаться ей на таком коротком отрезке пути, да еще оказаться в состоянии поднять на нее руку. Но на нее напали, когда она уже возвращалась домой.

Тихо, сдавленно рыдая, дед Митя сокрушался теперь, что не взялся ее проводить. Инна хлопотала возле него, тоже с трудом сдерживая слезы. Еще несколько человек были рядом, в приемной, готовые сделать все, что скажет хозяйка ФАПа. Только чем и они, и Инна могли помочь старику? Заварить чаю, измерить давление, дать успокоительную таблетку, сделать укол, чтобы поддержать немолодое сердце… Всего этого если и хватит, то ненадолго. А вернуть бабу Клаву, в чем так нуждался оставшийся одиноким старик, никому было не под силу.

В конце концов, Вадим с Захаром и еще пара мужчин, поддерживая деда Митю со всех сторон, увели его домой, где соседки вызвались за ним присмотреть до приезда вызванных по телефону детей. Инна же осталась в своей приемной одна. Выйти на улицу и снова увидеть неподалеку от здания тело бабушки Клавы у нее не хватало духу. Ей было довольно и одного невольного взгляда, когда она шла сюда. До сих пор стояли перед глазами растрепанные, разметавшиеся по снегу седые волосы и откинутая в сторону рука, пухленькая, морщинистая и такая вся какая-то добрая, повернутая ладошкой кверху.

Прерывисто вздохнув, Инна накапала себе капель в стаканчик и осушила его одним глотком. Все, нуждавшиеся сегодня в ее первой помощи — кто с давлением, кто с истерикой, — уже получили все, что она могла им дать, и разошлись, так что можно было теперь подумать и о себе.

Временами Инне все еще не верилось в произошедшее. Не укладывалось в голове, что это случилось на самом деле, что кто-то смог оказаться способным такое совершить. Но беспомощно раскинувшееся во дворе тело говорило само за себя. Инна шагнула было к окну, словно ее притянуло туда, но вовремя отпрянула, сообразив, что именно снова сейчас может увидеть. Пусть даже издали, все равно.

В полном смятении девушка вышла в пустынный коридор. Уж скорее бы полиция, вызванная из города следственная группа, закончила свои дела возле тела да увезла бы его отсюда! И тут легкая на помине полиция в лице участкового шагнула ей навстречу.