– Да, я их тоже не слишком люблю. – Она посмотрела на остатки ужина на столе. – Мне лучше убрать это, пока я.

– Оставь это.

– Но…

– Я сказал, оставь это, – категорично заявил он.

Руби отошла от стола, у нее стало тяжело на душе.

– Надеюсь, к тебе вернется зрение, Лукас.

– Спасибо.

Она задержалась у двери, желая и надеясь, что он окликнет ее и скажет, что совершил ужасную ошибку. Что он любит ее. Что он не хочет, чтобы она уходила.

Она сдержала слезы при мысли о том, что больше никогда с ним не увидится, и быстро откашлялась.

– Извини меня. Сегодня был трудный день. И по‑моему, у меня началась аллергия на цветы.

– Руби?

Она повернулась и посмотрела на него, радуясь, что он не видит слез, катящихся по ее щекам.

– Да? – почти безразлично сказала она, словно ее душа не разрывалась на тысячи частей.

Он с трудом сглотнул:

– Спасибо, что помогла мне пережить трудный период. Не знаю, что бы я делал без тебя, особенно после того, как заболела твоя бабушка.

– Не за что. Я хорошо провела время.

Уголок его рта приподнялся, но его улыбка напоминала гримасу.

– Будь осторожна, ладно?

– Ты тоже.

Снова повисла тишина, которая казалась почти осязаемой. А потом Руби повернулась и вышла, не оглядываясь. Дверь захлопнулась за ней с тихим, жутковатым стуком. Конец истории.

Истории, у которой не могло быть счастливого конца.

Лукас вздохнул и размял ноющие пальцы. Он должен быть счастлив, верно? Интрижка, которой не должно было случиться с самого начала, закончилась. И все было сделано с хладнокровной вежливостью, а не со злобой и недовольством. Почему же тогда он так злится и так разочаровывается?

У него стало тяжело на душе. Он всегда планировал расстаться с Руби. Так он поступал со всеми своими любовницами. Он никогда и никому не позволял бросить его. Он уходил первым. Этому он научился у своих родителей: человек, который уходит первым, максимально контролирует ситуацию и поэтому страдает меньше всего. А единственное, чего он избегал в жизни, так это страданий. Любовь к кому‑то дает этому человеку возможность причинить тебе боль. Он никому не позволил бы иметь такую власть над собой. И все же…

Когда Руби закрыла дверь, у него возникло ощущение, что из легких выкачали весь воздух. Он хотел продолжить с ней отношения, совсем ненадолго. Самое странное в том, что он не понимал, когда ему следует расстаться с Руби. Дата расставания была такой же расплывчатой и туманной, как его зрение.

Но вот они расстались. Сегодня вечером. В их отношениях подведена красная черта. Завтра Руби уедет из Ротвелл‑Парка, и Лукас больше никогда ее не увидит. Кстати, он не видел ее все время, пока они были вместе.

Не потому ли он так сердится? Не потому ли он ожесточился, что она так покончила с их отношениями? Он сжал кулаки, злясь на себя за то, что хочет ее и нуждается в ней.

Прежде ему никто не был нужен.

Он был человеком, который запрещал себе увлекаться и любить.

Руби столкнулась с подругами на обратном пути к себе в комнату. Меньше всего ей хотелось откровенничать о своих отношениях с Лукасом, но Харпер и Аэрин были слишком наблюдательны, чтобы не заметить ее покрасневшие глаза. Они прошли за ней в ее комнату и закрыли за собой дверь.

– Что случилось? – спросила Аэрин, хватая Руби за руку. – Ты плакала?

Руби вытерла глаза тыльной стороной ладони:

– Я рассталась с Лукасом. – Она прикусила нижнюю губу, чтобы та не дрожала.

– Ох, Руби, – вздохнула Харпер. – Может, это и к лучшему, дорогая. Нам, Золушкам, не место в мире богатых мужчин.

Аэрин протянула Руби салфетку:

– Мне так жаль. Хотела бы я чем‑нибудь помочь тебе.

Руби высморкалась:

– Я выживу. Я знала о рисках, когда сошлась с ним. Он с самого начала сказал мне, что наша интрижка временная. Но как определить временные рамки своих чувств? Разве можно взять и отключить их? – Она театрально щелкнула пальцами. – Мне кажется, я всегда любила его. – Она сдержала очередное всхлипывание и вытерла глаза. – Утром я уеду отсюда. Я больше не хочу видеться с Лукасом.

– Ты уверена, что надо так спешить? – взволнованно спросила Аэрин. – А если он передумает? Утром он может начать думать по‑другому.

Руби вздохнула и опустила плечи.

– Ничего не изменится. Он решил жить своей жизнью, ему никто не нужен. А я рассталась с ним, потому что раз он не изменится, то в конечном счете еще сильнее навредит мне.

– Мне жаль, что все так обернулось, – сказала Аэрин. – Но я думаю, лучше тебя его никто не знает.

– Я знаю только то, что он позволяет мне знать, – произнесла Руби. – Он не раскрывает мне свою душу. Я считала, если он начал рассказывать мне о своих родителях, то… Но когда дошло до выяснения отношений, он оттолкнул меня. Он отказывается любить. Я не понимаю, почему я думала, что он полюбит меня.

Харпер долго смотрела на нее:

– Ты сказала ему, что любишь его?

Руби покачала головой:

– Нет, и я безмерно этому рада. Я бы не вынесла, если бы повела себя как в шестнадцать лет. Представляете, в какую лужу я бы села?

Лицо Харпер выражало ее искреннее одобрение.

– Ты должна беречь свою гордость, подружка.

– Я должна еще кое‑что тебе сказать. – Руби начала рвать салфетку пальцами.

Харпер в ужасе уставилась на нее:

– Ты не беременна?

Харпер жутко боялась забеременеть, как это сделала ее собственная мать от мужчины, который не поддерживал ее и отказывался признавать и даже встречаться со своим ребенком, потому что уже был женат и имел семью. Харпер попала в приют в восьмилетнем возрасте после того, как ее мать покончила жизнь самоубийством. Хотя ее отец несколько раз обещал навестить ее после смерти матери, он этого не сделал. И в отличие от Руби, Харпер никогда не отправляли к родственникам или в приемную семью.

– Конечно нет, – сказала Руби. – Речь о новом владельце Ротвелл‑Парка.

Харпер сильнее округлила глаза:

– Лукас продает поместье?

– Уже продал, – произнесла Руби. – И ты ни за что не догадаешься, кто его купил.

Харпер побледнела и судорожно сглотнула:

– Джек Ливингстон?

– Ага. Он собирается переделать его в бутик‑отель.

– Ну, я могу с уверенностью сказать, что никогда больше не приеду сюда, – сказала Харпер с подчеркнутой решимостью.

– Я тоже, – произнесла Руби и печально вздохнула.

Лукас услышал, как машина Руби уехала до рассвета следующего дня. Он не спал почти всю ночь,