— И это возможно.

— Ты уже знаешь, куда двинешься из Зеленых Вод?

— Домой. В Дазет на Соленом Болоте. У меня там имеется клочок земли и родственники.

— А это далеко?

— Да.

В подробности бывший Воин вдаваться не стал, но по тону Крушила понял, что, где бы ни находился этот Дазет и это Соленое Болото, старик увидит их не скоро.

Предполагалось, что Избранные должны странствовать, и Крушила стал одним из них. Вызванные магической трансформацией новые ощущения постоянно напоминали ему об этом.

— Возможно, я и тебя когда-нибудь встречу, — сказал Молодой Воин.

— Не исключено, — согласился старик.

Крушила, решив, что достаточно пообщался с бывшим наставником, посмотрел под ноги и стал спускаться с чердака. Когда его голова исчезала в люке, старик ничего не сказал, но Крушиле показалось, что он услышал вздох.

На следующее утро Крушила проснулся поздно, проведя беспокойную ночь, полную странных снов о мечах и кроликах. Когда он встал с постели, Старый Воин уже ушел из дома и поднимался к павильону.

Поначалу Крушила решил отправиться следом, чтобы продолжить свои бесконечные вопросы, однако довольно скоро передумал. Ответы старика никогда не были исчерпывающими и лишь порождали кучу новых вопросов. Между тем в кухне его уже ждал завтрак.

К тому времени, когда он в конце концов добрался до павильона, бывший Избранный Воин и проводник уже ушли. Их путь лежал к тропе на Зеленые Воды мимо пограничного святилища и громадного, корявого дерева, именуемого «Безумный Дуб». Это весьма древнее растение и дало имя поселению, где появился на свет Крушила. Прежде чем отправиться домой, юноша долго смотрел на оставленные путниками следы на снегу.

Его ждали более важные дела, чем погоня за стариком и проводником. Во-первых, следовало поупражняться в фехтовании. Крушила знал, что на это надо ежедневно тратить час, и чувствовал, что лерры и талисман у него в кармане уже с нетерпением ждут, когда он приступит к тренировке.

Крушила без труда вернулся к повседневным обязанностям, которые выполнял до поединка. Каждое утро он практиковался с оружием, затем занимался работой по дому, а ближе к вечеру проводил время с семьей и друзьями. Практиковаться, понятное дело, ему теперь приходилось в одиночестве, но самой большой потерей для него стали вечерние беседы с наставником. Крушила больше не мог донимать старика вопросами о чародеях, Избранных, о тонкостях боевого искусства и о том, как течет жизнь за пределами Безумного Дуба. Вместо этого ему приходилось говорить с матерью и сестрами о каких-то заурядных событиях или идти в павильон, чтобы послушать хвастовство приятелей об амурных похождениях или обсудить с ними их жизненные планы. Планы эти в основном сводились к выращиванию ячменя, любовным утехам, обману барочников и иным столь же серьезным проблемам. И постепенно возвращалось чувство неудовлетворенности, которое толкнуло его на беседу со Старым Воином и чародеями, когда те впервые появились в павильоне. Эта неудовлетворенность исчезла, когда Крушила отчаянно пытался превзойти Старого Воина в искусстве боя, и на смену ей пришло иное чувство — безысходности и безнадежности. Но и оно вскоре пропало. Теперь же первоначальное ощущение вечной неудовлетворенности возвращалось. Крушиле казалось, что границы Безумного Дуба образовали вокруг него непреодолимую преграду, а заботы простых людей представлялись бессмысленными и мелкими. Рассказы Маленькой Ткачихи о своих снах или болтовня о тех замечательных тканях, которые она в один прекрасный день создаст на своем станке, казались никчемными и глупыми. А ведь совсем недавно он находил эту болтовню очень милой.

Между тем та безнадежность, которую Крушила когда-то испытывал в связи с боевыми упражнениями, совершенно исчезла. Теперь он мог делать мечом все, что физически возможно для человека. Учиться ему было нечему. Ни один человек не мог показать Молодому Воину какой-то новый, не известный ему прием боя. Об этом заботились лерры. Он, вне всяких сомнений, стал лучшим в мире бойцом. Цель ежедневных упражнений состояла теперь не в том, чтобы учиться, а в том, чтобы выполнять каждое движение быстрее и увереннее, чем прежде.

Тренировки в некотором смысле стали менее интересными, но, с другой стороны, возможность исполнять невообразимо сложные движения все лучше и лучше приносила Крушиле огромное удовольствие.

В теплые дни его упражнения иногда собирали зрителей. Впрочем, публика довольно быстро расходилась. Когда Крушила спросил Арфу, почему так происходит, та пояснила, что абсолютное совершенство в любом деле очень скоро надоедает.

— Кроме того, — добавила сестра, — иногда ты делаешь все так быстро, что люди не успевают заметить твоих движений. Вначале ты стоишь с мечом на изготовку, а в следующий миг оказываешься в другой позе. Куски ленты, которую ты рассек, падают на землю, однако что произошло между этим, мы не видим.

Крушила не представлял, что манипулирует клинком так быстро. Сам он по-прежнему мог видеть — или скорее чувствовать — каждый взмах оружия. Недовольно скривившись, он оставил эту тему и больше к ней не возвращался.

В середине зимы отец снова надолго заболел, и запас дров в доме подходил к концу. Однажды, когда Крушила, вернувшись после тренировки и бросив меч, накидку и сумку на кровать, вышел в кухню, он увидел, что там его ждет мать.

— Воин, — сказала она, — не мог бы ты принести несколько поленьев из дровяного склада в павильоне?

Он внимательно посмотрел на маму, которая всегда называла его Крушилой, и никогда — Воином. Она показалась ему совсем крошечной. Волосы ее совсем поседели, а лицо еще сильнее покраснело, и почти не осталось уже той белизны кожи, благодаря которой мама получила свое прозвище. Неужели она в первый раз назвала его Воином? Крушила почувствовал неловкость, и ему очень захотелось сбежать.

— Конечно! — Он вернулся в свою комнату, взял накидку, набросил на плечи и поспешно выскочил из дома.

Пройдя полпути, Крушила вдруг почувствовал, что с ним творится нечто странное. Он ощутил бы это и раньше, если бы его не выбил из колеи разговор с матерью. Крушила попытался объяснить свое состояние именно этим — что мама так постарела, а он сам от нее отдалился. Он продолжил путь, но через несколько шагов желудок сжала неведомая сила, по коже поползли мурашки, а шея и спина, несмотря на холод, покрылись испариной.

Он с трудом сглотнул слюну и остановился, чтобы осмыслить, что с ним происходит.

Часовая тренировка прошла нормально. Значит, дело не в ней. Он не мог припомнить ничего, что не сделал или сделал не так, припомнить, что могло бы рассердить лерров Безумного Дуба. Но с ним явно что-то творится и становится все хуже и хуже.

Затянутые в перчатки руки тряслись, ноги ослабли и подгибались так, словно он тяжело болен или смертельно испуган. Но ведь его ничего не напугало, и несколько минут назад он чувствовал себя прекрасно даже после того, как целый час без устали размахивал мечом. Он внимательно посмотрел на свою длинную, тяжелую накидку и на прочные серые сапоги.