Вместо рыжего подошел Клод.

– Ты же видел, что с ним…

– Сними «фриз»! Я знаю, что делаю. Потом можешь опять наложить… если надо.

Клод сделал несколько пассов. Задеревеневший Стригаль обмяк, откинулся. Казалось, он не дышит. Дреер посмотрел сквозь Сумрак, скривившись от выстрела головной боли.

Нет, знакомство с книжной магией даром не прошло.

Рваная темная аура Стригаля, подернутая серым, струилась, и по ней снова разливалась черная клякса «мировой скорби».

Дреер протянул левую руку, на ладони которой чуть светилась нанесенная Стефаном метка, и положил на плечо Инквизитора. В ладони приятно защекотало, потом захолодило. Опасаясь новой вспышки боли, Дмитрий все же посмотрел через Сумрак еще раз.

Множество зеленоватых и желтоватых искорок, как стая пчел, атаковали черное пятно – и то скукоживалось, рвалось, таяло на глазах.

– Жить будет. – Дмитрий убрал руку, привалился спиной к стойке книжного стеллажа.

Старые дети из ненастоящего Дозора любили придумывать для своей магии литературные названия. Антидот против «мировой скорби» они назвали «лекарством от меланхолии».

Кто-то в этом мире еще читает Брэдбери.

Допросный кабинет Пражского Бюро выглядел чисто, стерильно и едва ли не уютно. Серый матовый стол и такие же стулья, казалось, были специально подобраны к стеновым панелям, в точности повторяя оттенок. Блестели округлые металлические ножки и спинки в большом зеркале – разумеется, это было одностороннее окно для наблюдателей. В углу расставил ноги одинокий штатив для видеокамеры, тоже матово-серый, похожий на готового к прыжку механического паука. А в центре стола возвышался единственный предмет – небольшой хрустальный шарик на ажурной серебряной подставке. Он походил на рождественские игрушки, где снежинки – только встряхни – кружат над домиком под красной крышей.

Только этот шарик был куда более волшебным. Правда, сейчас он бездействовал.

– Я ценю то, что вы сделали, наставник Дреер, – слова явно давались Стригалю с трудом. – И у меня нет причин сомневаться… вроде бы…

Он не случайно выбрал место для аудиенции, решил Дмитрий. Не свой собственный кабинет и не переговорную. Именно допросную камеру глубоко под землей, куда спускаться надо было на лифте. Интересно, кто наблюдает по ту сторону зеркала?

Прощупать соседнее помещение не сумел бы даже маг вне категорий, так все было устроено.

– Догнали мальчика через его же портал, «фриз» не подействовал, но вы использовали «смолу». Ваше любимое заклинание еще по старым интернатовским временам. Как же, помню! Приклеивать к месту непосед. К «фризу» взломщик был готов, а к «смоле» – нет. Потом он атаковал и опутал чем-то вас. Экспертиза до сих пор не поняла, что это, ни по вашему описанию, ни по снимку памяти. Получилась испанская дуэль.

– Испанская? – Дмитрий рефлекторно посмотрел на свою механическую руку, доставшуюся в наследство от учителя фехтования родом из Севильи. – Не слышал.

– Это когда двое целятся друг в друга на расстоянии вытянутой руки.

– Романтично. Только никто никого на мушке не держал.

– Угрожать ребенку, конечно, не в вашем стиле. Вы пошли на торг. Это вы тоже умеете. В обмен на то, что отпустите его, выторговали свободу себе и снятие… хм… порчи мне. Даже поклялись Светом.

– А самое главное, книжку вернул. – Словесник надавил на «самое главное».

Хотя, по большому счету, все так и было. Возвращение меченого «Справочника Шиллера» должно было служить гарантией для библиотеки от дальнейших проникновений.

Если, конечно, ушедший на покой двойной агент Чапек не пришлет туда еще одну подобную книгу.

– Все это выглядит красиво и правильно. – Стригаль припечатал ладони к столешнице. – Только мы не знаем ни кто был этот мальчик, ни что ему было нужно. Может, у вас есть новые версии?

– Только старая. В отчете я все подробно расписал. Это не выявленный «дикарь». У вас же есть слепок ауры! Еще когда я слушал ваши лекции, чуть ли не каждый год находили какую-нибудь новую разновидность Иных. Черные из Петербурга в две тысячи третьем…

– Еще российский джинн, – не преминул вставить Стригаль.

– Да, и джинн, – согласился Дреер. – Рано или поздно все «дикари» или гибли, или взрослели, умнели, признавали Договор. Кое-кто даже к нам приходил служить. Этот юный магический хакер с неопределенной аурой, видимо, начитался Переса-Реверте… опять это испанское! Да, чем-то непонятным он владеет. Но сюда он больше не попадет, большие дяди в серых балахонах напугали его до чертиков. Он либо снова появится на горизонте, и тогда я с удовольствием доставлю его в интернат. Либо просто вырастет и возьмется за ум, как мои «мертвые поэты».

– У меня нет причин вам не верить… – повторил Инквизитор, явно не привычный к такому речевому обороту.

Дмитрия испытывали всячески. Он выдал слепок ауры, позволил сделать снимок памяти и записал все мыслеобразы. Его допросили в этой самой комнате с применением заклинаний антилжи – все строго по протоколу, он сам даже подписал согласие. Ладонь, с которой бесследно пропал исцеливший Стригаля символ, изучали через несколько слоев Сумрака и даже взяли образцы ткани для гистологического анализа. Дреера тщательно проверили и на ложные наведенные воспоминания и тоже ничего не нашли.

Он не лгал. И никаких следов промывки мозгов.

– Есть лишь одно «но». Вы можете делать что угодно. Можете предоставить какие хотите доказательства или аргументы. Можете дать клятву. Пусть даже «Карающий Огонь» вас не тронет. Но одного все-таки не можете. Перестать быть наставником Дреером. Именно потому я вам и не верю.

– Хорошо, что вы не «Карающий Огонь», – вставил Дреер.

– Я хочу, чтобы вы знали об этом от меня. Все-таки я вам серьезно обязан. Но я буду настаивать на общем детальном сканировании сознания. А я все еще руковожу расследованием. Вы понимаете, что будет с вами в этом случае?

Конечно, Дмитрий понимал. Первые полгода в служебном лазарете в роли овоща. Потом еще года полтора до полного восстановления всех мыслительных и речевых функций.

А еще он понимал, что этому никак не бывать.

Книжные дозорные колдовали со своими фолиантами в несколько рук. На Дреере писали какие-то символы… к счастью, раздеваться не пришлось, как при активации «зеркал Чапека». Белокурая Хильда с косичками что-то шептала над зажженной свечой. Зак писал, макая в чернила перо. В эти же чернила Дрееру пришлось сначала капнуть немного своей крови и для чего-то плюнуть.

Он не мог понять механику ритуала, зато отлично понял, когда тот закончился. Дмитрий вдруг обнаружил, что верит в легенду, которую они все вместе сочинили. Не просто верит, а может рассказать ее в красках и подробностях и даже под пытками утверждать, что все так и было. Потому что… все так и было. А вот их разговор среди стеллажей и летающих книг, наоборот, превратился в нереальный, воображаемый, как те мысленные споры, которые продолжаешь, давным-давно разойдясь с оппонентом. Или как оправдания, что судорожно ищешь или придумываешь, если обещал и не сделал.