— Кто вас выпустил, я пока не знаю, — проскрипел седой, — но выясню обязательно. Неужели лазутчики с холмов не боятся проникать в штаб врага? Ситуация странная и подозрительная. Насколько мне известно, они не обладают такой… избыточной храбростью.

Макс и Ангин одновременно приподнялись — в комнату вбежал невысокого роста абориген без плаща из шкуры плорга и примитивного респиратора. За ним тянулся шлейф вони. Не обращая внимания на мужчин и мальчика, он метнулся к седому и зашептал что-то ему на ухо. Тот слушал, склонив голову в его сторону и поглядывая на остальных. Когда визитер умолк, седой отпустил его движением руки.

— Лазутчика, отперевшего вашу дверь, не поймали. Странно. Поневоле начнешь опасаться таких врагов. — Он скрипуче засмеялся — будто прокаркал. — Ладно, давайте знакомиться… Возможно, вы вовсе не те, за кого я вас принял…

Сергей открыл было рот, но Макс его опередил:

— Сказки в детстве читал, дедушка? Что в них про Бабу-Ягу и добра молодца сказано? Ты сперва напои, накорми парня, старая гнида, а потом уж выспрашивай!

Благодушие с лица седого спало. Он с усилием поднялся из кресла, прошествовал по комнате, заметно припадая на левую ногу, и исчез в темноте коридора. Сергей пошевелился и с тревогой сказал Максу:

— Сейчас будет тебе за «старую гниду»… — Тот оскалился.

Но ничего не случилось. Хозяин вернулся, прохромал к своему креслу, упал в него и сухо сказал:

— Сейчас принесут.

Мясные консервы, хоть и с легким привкусом, были вполне съедобны, сухари тоже. Чай в железных кружках показался вообще восхитителен. Макс мгновенно умял свою порцию и с интересом завертел головой — у кого бы отнять? У Ангина бесполезно; он ел хоть и не торопясь, но банку держал крепко, а на обросшем угрюмом лице было выражение, которое недвусмысленно давало понять: харчи без боя не отдаст. Сергей ел вяло — на нем-то Макс и сосредоточил свое внимание. Но вопрос решился проще: Денис, немного поклевав из банки, зажевав парой сухарей, отдал паек отцу и помотал головой. Чай вообще пить не стал. Все это богатство свалилось Максу, который был тут как тут, набил полный рот и, невнятно бормоча слова благодарности, вернулся на свой стул.

Седой ничего не ел и не пил, только наблюдал за гостями.

— Начинайте, — попросил он. — Можно кушать и рассказывать, меня такие мелочи не смущают.

Сергей, стараясь говорить связно и не длинно, поведал, кто они такие и откуда.

— Про институт знаю, — сказал седой. — Мои люди туда не совались — трусили. Охрана у вас поставлена как надо… Была. Такая, значит, ваша версия. Никакие вы не лазутчики с холмов, а мирные жители, спасающиеся от насекомых-мутантов. И костюмы защитные вам справили добрые, ни на одном из пещерных я такого не видел… А ребенка где взяли? Для меня открытие, что главари на холмах позволяют использовать детей в разведоперациях.

— Я говорил… — ответил Сергей, стараясь сдерживаться. — Сын это мой, Денис.

— Твоя очередь представляться, дедушка, — спокойно сказал Макс.

Из неторопливо изложенной истории наши герои узнали, что немногочисленный народ долин пришел в город три года назад, когда кто-то из разведчиков обнаружил на окраине девять бесхозных бочек: три с мазутом и шесть с керосином. Как они сюда попали, неизвестно. Люди с долин, или, как называл их седой, долинные, посчитали мазут и керосин отличным товаром, которым можно долго и с успехом торговать и обмениваться, пока запас не иссякнет; было принято решение осесть рядом. Однако очень быстро выяснилось, что на цистерны претендует другое племя, живущее в рукотворных пещерах на холмах к северу от города; его представители утверждали, что обнаружили цистерны раньше долинных и не успели перетащить их к себе по одной простой причине: пережили нашествие неких крылатых чудовищ, а пока отбились да зализывали раны, цистерны захватили долинные. И вот больше двух лет тянется странная война: бестолковые боевые действия, сменяемые худым миром и попытками переговоров, которые в свою очередь снова перетекают в столкновения.

Седого звали Тихоном Игнатьевичем. Полтора года назад он со своей дочерью Анной вышел в большом караване из Петербурга в Москву.

Жили они там на окраинной станции, промышляли добычей с поверхности старой аппаратуры. Община была небольшая и отовсюду гонимая. Приютились кое-как на выселках, но и там достали. Станцию осадили какие-то головорезы. Пообещали всех перебить… Деваться было некуда. Народу на станции было всего ничего — бой не выдержать. И председатель решил: пойдем в Москву. Химзащиты хватило на всех. Почти на всех. Собрали весь скарб, встали и пошли. Остальные разбрелись по Петербургу, где и были, скорее всего, сожраны.

Тихону Игнатьевичу и Анне химзащита досталась.

— А матери Анны? — спросил Сергей.

— Она пропала во время Катастрофы, — ответил Тихон Игнатьевич.

— Катаклизма? — уточнил Сергей: вдруг рассказчик имел в виду какое-то другое событие?

— Это здесь и в Москве — Катаклизм, — сказал Тихон Игнатьевич. — А в Питере — Катастрофа. Так же, как подъезд — там парадное, а бордюр — поребрик. Впрочем, какая разница? Все это слова из прошлой жизни…

Словом, они пошли. На одной из стоянок на опушке леса начался странный мор. За одну ночь люди под защитными костюмами и респираторами покрывались язвами, фурункулами, из которых тек гной, и умирали с жуткими воплями. Председатель — его стали в шутку Моисеем звать — решил, что они оказались в зараженной зоне, и, пока не перемерли все, дал команду сниматься со стоянки. Но люди продолжали гибнуть и в пути. Мор косил не всех подряд — иных вдруг миловал, и выбор Костлявой пониманию не поддавался. Тихона и Анны болезнь долго не касалась, и они были убеждены, что без потерь доберутся до Москвы. Рано обрадовались. На подходах к этому городишке, когда оставшиеся в живых пребывали в полной уверенности, что мор уже позади, у Анны начали проявляться первые признаки болезни. Напуганный этим Моисей оставил отца и дочь в городе, пригрозив: последуете за нами — уничтожу.

Так само собой получилось, что Тихон и Анна оказались здесь. Очень быстро на них набрели долинные.

— Они нормальные ребята, — сказал Тихон Игнатьевич. — Не слишком агрессивные… Только бестолковые. Охотятся на волкокрыс — считают, что плащи из шкур этих тварей уберегают от вражьих пуль и стрел, а черепа добавляют мозгов… — он усмехнулся. — Пока, кажется, никому из них не добавили. И воняют, конечно, особенно мужики. Столько времени борюсь с ними, объясняю про гигиену — ни в какую. Странно, что эти люди успели так деградировать всего за двадцать лет! Я у них кем-то вроде советника. Помогаю, подсказываю по вопросам обустройства быта и кое-что по обороне. Интуитивно, какой из меня военный консультант… Но пещерные, пару раз крепко получив по носу, перестали воровать мазут и керосин из цистерн. Словом, меня здесь уважают.

— А как дочь? — спросил Сергей.

— Дочь? — фальшиво-рассеянно переспросил Тихон Игнатьевич, и глаза его увлажнились. — Жива. Но, честное слово, иногда я думаю — лучше бы ей… Она уже много месяцев в одном и том же состоянии. Иногда приходит в себя, но ненадолго. За ней постоянно ухаживают четыре женщины из долинных, самые внимательные. Посменно. Только эти женщины не боятся на нее смотреть, делать примочки, обтирать…