Керамические изделия северо-западных славян были обнаружены археологами даже на территории Швеции и островов Балтийского моря. Так, сосуды, характерные для волинских горшечников, были найдены в Бирке и на острове Борнгольм. Создается впечатления, что им пытались подражать; другие сосуды попали в Скандинавию, вероятнее всего, вместе с содержавшимися в них предметами экспорта, или же были изготовлены там переселившимися туда или захваченными в плен славянскими гончарами. Сегодня эти не только функциональные, но и весьма красивые изделия тамошних горшечников представляются нам приветом с чужбины — во многих из них зримо запечатлелось чувство красоты и радость творчества, характерные для их создателей.

Весьма, хотя и по-иному, впечатляют нас также изделия славянских плотников. В ходе археологических раскопок были обнаружены внушительные остатки огромных деревянных княжеских дворцов и храмов, длинных бревенчатых настилов для преодоления болот и мостов, опоры которых нередко уходили на десять метров и еще глубже под воду, длиной — по крайней мере, в одном случае, ни много ни мало — два с половиной километра. Не зря Саксон Грамматик упоминает в своем повествовании распространенные в земле северо-западных славян (которых датский летописец именует «склавами») топи и болота, «через которые имеется только одна дорога, ведущая, впрочем, через такой илистый и неприметный брод, что 'если кто-то по неосторожности ошибется и сделает шаг в сторону', то непременно окажется в самой глубокой трясине» («Деяния датчан»). Возводимые с отменным мастерством и лишь изредка скрепляемые железными гвоздями или скобами, подобные шедевры деревянного зодчества часто не разрушались многие столетия. Одним из наиболее ранних и ярких свидетельств строительства северо-западными славянами крепостей-«градов» (как тут не вспомнить, что славянское понятие «град», «город», явно происшедшее от слова «гора», вполне соответствует германскому немецкому понятию «борг»/«бург», также явно происшедшему от слова «берг», означающего, опять таки, «гора»!) наверняка, во многих случаях, под руководством плотников, знакомых с применением отвеса, наугольника и уровня, мы обязаны нашему старому знакомому — андалусскому работорговцу-иудею Ибрагиму ибн Якубу. На случай, если кому-либо из уважаемых читателей вдруг покажется, что сообщение почтенного Ибрагима не отвечает широко распространенным среди наших современников представлениям о крепостном строительстве по преимуществу из камня, напомним, что в описываемое время область расселения северо-западных славян была исключительно богата лесом и, соответственно, древесиной, а гарнизонам крепостей еще не угрожали изрыгающие ядра пушечные стволы:

«Южнее Града (вероятно — славянского Зверина, будущего немецкого Шверина — В. А.) расположена крепость, окруженная со всех сторон водами озера. Так славяне строят большинство своих крепостей. Они ищут луга, изобилующие водой и кустарником, размечают там круглый или четырехугольный участок по форме и размеру крепости, которую намереваются построить, окапывают его рвом, насыпают образующуюся при выкапывании рва землю в вал, укрепляя его досками и сваями на манер бастионов, до тех пор, пока стена не достигает необходимой высоты. Они также размечают место для крепостных ворот, с той стороны, с которой им нужно, чтобы входить в эти ворота и выходить через них по деревянному мосту».

Следует добавить, что в реальности описанные Ибрагимом ибн Якубом защитные стены, окружавшие поселения северо-западных славян, как составные части укреплений, могли иметь различную конструкцию, в зависимости от размера и важности укрепленного пункта. Наиболее простым вариантом был частокол, или тын — вертикальный либо под некоторым наклоном. Тын состоял из плотно пригнанных друг к другу заостренных бревен. Вместо тына иногда использовалась деревянная стена, сделанная из горизонтальных бревен в стояках. Тын был довольно простым по своему устройству, в средневековых русских летописях его именуют «огородом» либо «столпием». Более сложной конструкцией была стена из «городней» — поставленных рядом срубов, которые внутри засыпались землей. Иногда такие срубы оставлялись пустыми и были приспособлены для жилья или хозяйственных нужд. Срубы, как правило, ставились вплотную друг к другу, но из-за выступавших концов бревен между ними оставался промежуток. Подобная конструкция придавала валу прочность и определенную крутизну, предохраняла его от оползания. Срубы ставили в один, а иногда и в два или три ряда. Со временем срубная конструкция была несколько улучшена: вместо стоящих рядом срубов использовалась сплошная линия. Бревна лицевых стенок рубились «внахлестку» в поперечные стенки, которые разделяли соседние помещения. Образованные таким образом помещения могли быть квадратной, прямоугольной или трапециевидной формы. Поверх стены делался помост, огражденный с внешней стороны бруствером, именуемом в Древней Руси «заборолами» (впрочем, в некоторых случаях «заборолом» именовали и всю «градскую», то есть крепостную, стену). В «заборолах» были устроены щели (или, как говорили на Древней Руси — «скважни»), для стрельбы по осаждающим. При этом без постоянного надзора и обновления срубы, не связанные между собой, давали разную осадку, их стыки загнивали, и вся стена постепенно начинала ветшать. Высота стен могла варьироваться, в некоторых случаях они были небольшим. Тем не менее, укрепленные таким образом валы или стены успешно противостояли таранам или иным осадным орудиям. Единственным, чего следовало опасаться их строителям, был огонь, ибо земляное наполнение теряло прочность, начиная рассыпаться, как только осаждающим удавалось поджечь внешние части фортификационного сооружения. Поэтому вокруг стен насыпались дополнительные валы из земли или глины. Такими были и стены, или защитные валы, защищавшие и богатый город Юмну — возможный прообраз овеянной легендами Винеты…

О высоком мастерстве славянских плотников свидетельствуют многочисленные объекты, обнаруженные архитекторами в ходе раскопок. Самые искусные из них, вероятно, украшали свои постройки декоративной резьбой, вроде описанной монахом Гербордом в сообщении об одном из щетинских языческих храмов, «построенном с удивительной тщательностью и искусством, украшенном внутри и снаружи выступающей из стен (то есть рельефной — В. А.) резьбой, изображениями людей, птиц и животных».

Усиление процесса феодализации и расширение торговых связей вели к оживлению и других отраслей деревообрабатывающего ремесла — изготовления колес, токарного и бондарного дела, корзинного производства и, конечно, кораблестроения. Первые признаки всех этих видов ремесленной деятельности наблюдаются в разные века и, несомненно, не всегда могут быть однозначно приписаны вполне уже выделившимся из среды славянских поселян (в основном работавших на земле и лишь свободное от пахоты и огородничества время посвящавших, так сказать, кустарному производству) ремесленникам-профессионалам, работающим не только для собственных нужд, но и на продажу; многие из древнейших археологических свидетельств подобного рода деятельности были изготовлены земледельцами для собственных нужд в рамках домашнего хозяйства. Тем не менее, в целом, они дают нам картину большой активности ремесленников в разных отраслях, подстегиваемой частично внутренним, частично — внешним спросом и, в свою очередь, оказывавшей влияние на другие области. Решающее значение для ее развития имело вероятнее всего IX столетие, в котором серебро стало общепризнанным платежным средством и стимулировало, таким образом, отношения торгового товарообмена.