В старом анекдоте мужчина спрашивает женщину, переспит ли она с ним за миллион долларов, Та говорит, что подумает. Тогда он спрашивает: а за сотню? Женщина возмущается: «Да за кого вы меня принимаете?», и он отвечает: «Это мы уже выяснили, теперь обсуждаем цену». Чтобы понять эту шутку, нужно осознать, что большая часть священных ценностей на самом деле псевдосвященна. Любого можно подтолкнуть к уступке, если напустить туману, иначе интерпретировать или перефразировать[1823]. (В этой шутке не зря фигурирует огромная сумма в «миллион долларов», потому что миллион долларов превращает обмен на деньги в шанс полностью изменить жизнь — стать миллионершей.) Когда на рынке впервые появилась услуга страхования жизни, людей возмущала сама идея оценивать человеческую жизнь в долларах и позволять женам заключать пари на дату смерти мужа — а ведь это технически точное описание того, как на самом деле работает страхование жизни[1824]. Страховщики в ответ запустили масштабную рекламную кампанию, которая заставляла думать о решении застраховать свою жизнь как об ответственном и предусмотрительном поступке супруга, который просто выполняет свой долг перед семьей, даже когда его уже нет рядом с ними.

Тетлок различает три вида выбора (компромисса). Обычный выбор укладывается в простую реляционную модель, например дружить не с тем, а с этим, купить не эту машину, а ту. Запретный (табуированный) выбор происходит между священной ценностью и ценностью материальной, например предательство друга или любимого человека, обмен или продажа органа или самого себя. При трагическом выборе выбирать приходится одну из двух священных ценностей, например между двумя пациентами, которым требуется донорский орган. Предельно трагический выбор — решение, которое должна была принять Софи, решая кого из двух ее детей оставить в живых. Искусство политики, подчеркивает Тетлок, — это в значительной мере умение превратить запретный выбор в трагический (или наоборот, если вы политик оппозиционный). Политик, собирающийся реформировать систему социального страхования, должен переосмыслить идею, превратив ее из «нарушения обязательств перед пожилыми гражданами» (формулировка оппозиции) в «облегчение бремени тяжело работающих кормильцев семьи» или «возможность не экономить на образовании наших детей». Решение держать американские войска в Афганистане из идеи «подвергать наших солдат опасности» переформулируется в идею «подтвердить преданность Америки идеалам свободы» или «уничтожить терроризм». И, как будет показано далее, рефрейминг священных ценностей может оказаться перспективной тактикой миротворчества.

~

Новые теории нравственного чувства, таким образом, помогают объяснить моральные эмоции, расщепление морали и феномен табу. Давайте применим их к различиям в морали разных культур и, что важнее всего, к ходу истории.

Часто конкретному набору социальных ролей естественным образом соответствует определенная реляционная модель, характерная для всех обществ и, возможно, обусловленная биологически. Она включает общинное распределение между членами семьи, иерархию авторитетности в семье, заставляющую уважать старших, и обмен товарами и услугами в рамках соблюдения равенства. Однако в разные времена и в разных культурах одним и тем же ресурсам и социальным ролям могут соответствовать совершенно разные реляционные модели[1825].

В традиционных браках на Западе, например, мужу принадлежала власть над женой. Эта модель практически прекратила свое существование в 1970-х, и некоторые пары под влиянием феминизма перешли к модели соблюдения равенства, поровну разделив работу по дому и обязанности в отношении детей и строго контролируя количество времени, которое каждый из супругов им посвящает. Так как бизнес-психология соблюдения равенства противоречит близости, которой муж и жена, как правило, дорожат, в большинстве современных браков пары приходят к общинному распределению. Но и здесь не все ладно, поскольку в рамках этой модели жены зачастую чувствуют: поскольку участие супругов в домашнем хозяйстве не отслеживается, женщины перерабатывают, а их вклад недооценивается. Кроме того, муж и жена могут оговаривать исключения, к которым применяется рационально-правовая модель: брачные контракты или же особые условия наследования для детей от предыдущих браков.

Вариативность связей между реляционными моделями и ресурсами или социальными ролями определяет различие культур. Члены одного общества допускают продажу или обмен земли, но будут возмущены, узнав, что в другом обществе считается нормальным обмен или продажа невест, и наоборот. В одной культуре женская сексуальность может подпадать под действие распределения на основе авторитета мужчин ее семьи, в другой женщина свободна делиться ею со своим избранником в рамках общинных отношений, а в третьей она может обменивать ее на необходимые услуги, не встречая осуждения, — по законам соблюдения равенства. В некоторых обществах родственники жертвы обязаны отомстить за убийство (соблюдение равенства), в других можно возместить ущерб денежной компенсацией (рыночная оценка), в третьих убийство наказывается государством (распределение на основе авторитета).

Осознание, что нарушитель реляционной модели принадлежит к другой культуре, до некоторой степени смягчает возмущение, с которым люди обычно реагируют на такие нарушения. Это даже может стать поводом для шуток, как в старых комедиях, где беспомощный иммигрант или неотесанная деревенщина торгуется, покупая билет на поезд, пасет овцу в городском парке или предлагает вернуть долг, отдав в жены свою дочь. В фильме «Борат» комик Саша Барон Коэн выворачивает ситуацию наизнанку и высмеивает толерантных американцев, готовых терпеть вызывающее поведение беспардонного иммигранта. Но, если нарушитель покушается на священную ценность, любому терпению может прийти конец: общество не смирится с тем, что иммигранты в западных странах практикуют обрезание женских гениталий, убийства во имя чести или продажу несовершеннолетних невест, или с тем, что представители западной культуры проявляют неуважение к пророку Мухаммеду, изображая его в книгах, высмеивая в комиксах или позволяя школьникам называть в его честь плюшевых медвежат.

Разница в применении реляционных моделей определяет и политические идеологии[1826]. Фашизм, феодализм, теократия и другие атавистические идеологии основаны на примитивных реляционных моделях общинного распределения и распределения на основе авторитета. Интересы индивидов становятся неразличимыми в интересах сообщества (слово «фашист» происходит от итальянского fascio — «cвязка»), а правят им военные, аристократические или церковные структуры. Идеологи коммунизма мечтали об общинном распределении ресурсов («от каждого по способностям, каждому по потребностям»), равных правах на средства производства и распределении политического контроля на основе авторитета (диктатура пролетариата, которая на деле обернулась номенклатурой комиссаров под руководством харизматичного диктатора). Популистский социализм стремится к соблюдению равенства на средства существования: землю, медицину, образование и детские дошкольные учреждения. На другом полюсе континуума — либертарианцы, чей дискурс позволяет практически любой ресурс обсуждать в рамках модели рыночной оценки, будь то донорские органы, младенцы, здравоохранение, сексуальность и образование.