Он поглядел на гранатовые деревья: точно, теперь по три штуки на каждом! Но всего-то, почувствовал он, должно быть семь!

Ослик прошелся на задних ногах, потом – на передних. И вдруг понял, что очень ноет, стынет и жжет переднее правое копыто. Как раз то, которому выпало располовинить Кайсара. Наверное, укололось шипом.

В сравнении с плодоносящим садом это, конечно, чепуха, но все же мешает. На войне копыто вело себя достойно, терпело и не жаловалось. А теперь, когда Шухлик расслабился и отпустил боль, она тут как тут, будто высунулась в окошко и кричит: «Пожар!»

Прихрамывая, ослик поковылял к пруду, надеясь на медсестричку выдру Ошну. Чем-нибудь смажет да перевяжет…

На берегу шло праздничное чаепитие по случаю окончания войны.

Дайди Диван-биби попивал зеленый чай из бирюзовой, как небо, пиалы. Вокруг восседали еноты-полоскуны, дядюшка Амаки, тушканчик Ука и фокусник Хамелеон. Из воды высунулась сестричка Ошна. У всех по пиале и кубику рахат-лукума.

Особенно важничали еноты – нежно и деликатно покусывали рахат-лукум, отчего носы их покрылись белой пудрой, и шумно прихлебывали чай. Старались перешуметь друг друга. Поглаживали животы, отдувались и закатывали глаза к бирюзовому, будто пиала, небосводу, показывая, как им небесно-хорошо.

– Поздравляю, драгоценный садовник! – воскликнул дайди. – С первым урожаем и великой победой! Сожалею, что не обошлось без ранения. Но это дело поправимое – присаживайтесь рядом.

Шухлик поморщился от боли:

– Да, все прекрасно. Спасибо! Хотя мое правое копыто совсем не право! Плохо себя ведет. Разнылось, будто десять зубов разом! Тьфу!

– Погодите! – прервал его Диван-биби. – Вы, что ли, сороконожка? Если не ошибаюсь, у вас всего-то четыре копыта, не считая хвоста! Зачем же на них плевать? А это раненное в бою, переднее правое, вообще не заслужило такого отношения. Оно отважно шло впереди! Ему орден положен! Памятник при жизни! Как героически сражалось оно с Кайсаром, невзирая на острые шипы. О, доблестное копыто! Сочините хотя бы гимн в его честь!

Шухлику показалось, что прославленное, вознесенное до небес копыто немного затихало, нежась от похвалы. Не ныло, как прежде, а мурлыкало, будто кошка Мушука. Ослик поглядел на него благодарно и ощутил, что холод и жжение сменяются теплом и легким приятным покалыванием.

– Какой молодец, – подмигнул дайди. – Все ловишь на лету, как фокусник Хамелеон комаров да мошек.

Закрыв глаза, Шухлик послал храброму копыту волну любви. Он чувствовал, как эта целебная волна покатилась от самого сердца, через подмышку и, достигнув копыта, обволокла его, успокаивая, баюкая, словно младенца.

Да, у ослика было такое безоблачное настроение после победы на войне, что копыто быстро все поняло и пошло на поправку.

– Не забывай, дорогой садовник, ты – хозяин четырех копыт и хвоста, – нашептывал Диван-биби.

Более того, господин всего своего тела. Следи и ухаживай за ним, как за садом.

Шухлик улыбался, вспоминая плоды на семи деревьях, и правое переднее копыто улыбалось, кажется блаженно, сквозь дрему, и почесывалось, что говорило о скором выздоровлении.

«Вера в свои силы не только на войне помогает, – думал рыжий ослик. – Вера лечит, исцеляет, не хуже повязок медсестрички Ошны».

– Конечно, – кивал дайди. – Поверь старому вояке, твоя вольная душа командует всем телом, как генерал армией. Но генерал должен быть мудрым и заботливым, вроде известного полководца Суворова. Тогда каждый солдат – жив-здоров, весел и знает, что не оставят его в беде. В пустыне не пропадет, в море не утонет, в горах не разобьется.

А в голове Шухлика всплыл вдруг старинный завет, ровесник древнего платана:

«Если имеешь веру с горчичное зерно, скажи горе: «Иди!» И гора придет».

«На что мне гора? – размышлял ослик. – Да и не буду я ей приказывать, у нее, наверное, свои начальники! А вот копыто мне, действительно, подчиняется. Эй, стойкое копыто, слушаешься меня?!»

«Так точно!» – отчеканило по-солдатски правое переднее.

А потом, замявшись, будто спотыкаясь, добавило: «Об одном умоляю: почеши!»

Чаепитие между тем закончилось. Еноты полоскали носы и посуду.

– Навсегда запомни, в каком счастливом расположении духа общался ты с больным копытом! – сказал, откланиваясь, дайди. – Пригодится в будущем!

Да как не запомнить, когда в этот день и война кончилась, и сад принес первые плоды!

Шухлик почти не хромал по пути к своим деревьям, но все же оберегал мужественное копыто. Зато позабытый на время хвост вел себя как хотел – крутился, точно полоумный, хлопал по бокам и норовил дотянуться до ушей.

«Ладно, побалуйся пока», – разрешил ослик, считая гранаты.

На одном дереве – три. На другом – четыре. Правильно, всего семь. Как и было задумано.

На закате дня прискакал тушканчик Ука и передал приглашение от Дивана-биби, который звал ослика вместе с его маленьким садом в гости к платану.

Шухлик не знал, способны ли его деревья отправиться в гости. Они не говорили ни «да», ни «нет».

– Ну, если вдруг надумаете, дорогу найдете! – сказал Шухлик уходя.

– Могу проводить, – предложил Ука, услышав краем длинного уха нечто о дороге.

И, не дожидаясь согласия, поскакал рядом, как маленькая карикатура на осла-лилипута. Видно, ему очень хотелось рассказать по секрету что-то эдакое, о чем сам недавно узнал.

Тушканчик подпрыгивал к ушам Шухлика и успевал шепнуть два-три слова. Приземлившись, сразу готовился к следующему прыжку, но забывал, к сожалению, на чем остановился. Поэтому история Уки напоминала то ли книжку с выдранными страницами, то ли телеграмму.

– Чудесная сила Дивана-биби… – начал он бодро. – Это такая сила – все может… От сорных трав и колючек… Одним своим словом… Искал уединения в пустыне… Воткнул свой посох… Открылся родник…

Здесь поставил кибитку… Пришел белый осел…Твой дедушка… Они скитались… По воздуху… Летали!.. Людоеды!.. Платан!

В конце концов тушканчик Ука совершенно запыхался и отстал, оставив невероятную кашу в голове ослика.

Уже смеркалось, когда Шухлик подошел к платану. Под его густой кроной было светло. Вроде бы сам ствол лучился. И листья тихо-тихо, едва слышно позванивали, будто часы, отмечавшие каждую секунду.

«Какое-то позвоночное дерево», – подумал ослик.

«Чи-на-ра-чи-на-ра, – так тикал платан, вбирая в себя время. – Чи-на-ра-чи-на-ра».

Дайди стоял, прилепившись плотно к стволу, как ночная багрянокрылая бабочка-парвона. Казалось, спит стоя, общаясь в то же время с деревом.

– Да, этот платан как стержень, на котором держится весь сад Багишамал, – промолвил он, – не открывая глаз. – Садовый позвоночник! А вашему садику, любезный, пока не хватает стержня. Он милое дитя, но бесхребетное, поэтому не может идти за вами. Впрочем, всему свое время. Или, как говаривал ваш дедушка, всякому фрукту свой овощ.