снег притоптал

Скрипнули доски, лязгнул замок

И черный всадник вступил за порог.

Сердце застыло, скатилась слеза

Руки дрожат, упала метла

Ноги не держат, нужно присесть

Чтобы принять, скорбную весть.

«Милая Хильда, случилась беда

Муж твой погиб, ушел навсегда.

Храбро сражался он с нашим врагом

Но не вернется он больше в теплый свой дом.»

«Копье его было — как луч солнца, щит — как скала

Но релиморцев настигла стрела

Пробила доспехи, и в сердце вошла

Так роза смерти на груди расцвела.»

«Но черный ворон им не стал пировать

Со стрелою в груди продолжал он стоять

Защищая свой дом, жену и детей

Славный твой Герард — Герой из людей.»

«Но час настал, и упало перо

Щит раскололся, сломалось копье

Рука онемела, застыла слеза

И сердце Героя замерло навсегда.»

Грусть и печаль наполнили дом

Нет больше жизни во взгляде пустом

Коса распустилась, порвалась тесьма

Что тепло мужа и любовь берегла.

«О, черный ворон, что явился в мороз

Ты, кто мертвую стужу в мое сердце принес

Где тело его, о ком речи ведешь?

Где тот, кто был, и кого уже не вернешь?»

«Он там, где край предвечной зари

Где воды журчат, поют соловьи

Он там, где вместе восходят рассвет и закат

В полях золотистых, его кости лежат.»

«Но милая Хильда, нет времени ждать

Собирай все, что есть — пора убегать

Враг наступает, сгущается тьма

Релиморцы идут, сжигая дома.»

Молвил тот всадник, и дух испустил

Мертвый огонь его шлем охватил

Вернулось тепло, и свет засиял

Мечами надежды, он хладные цепи на сердце порвал

Поняла тогда Хильда, кто к ней приходил

Сам горний Бог жену Героя почтил

И от милой Хильды беду отвратил…

Когда они закончили, Феликс увидел, что дым от костра внезапно переменил свой цвет, и стал белым и поблескивающим. Как и перед недавней атакой имперской гвардии, когда капеллан трубил в свой золотой рог, над костром вдруг появились лучи света, но уже не золотого, а серебряного оттенка, наполненного драгоценным звездным теплом. Посмотрев в небо, Феликсу подумалось, будто он видит очертание таких же призрачных врат, которые он видел в Ферасе, когда вместе с Эном ходил в разрушенный город великанов. А еще ему показалось, будто он слышит хлопанье крыльев, хотя на самом деле это был лишь звук ветра и плащей воинов. Когда же огонь полностью поглотил тело Серафиля, к Феликсу подошел Гелиос.

— Вижу, ты тоже разделяешь наше горе. — со вздохом проговорил он.

— Возможно, я не так хорошо знал его, как вы, ваше величество, но даже этого вполне достаточно, чтобы понять эту горестную утрату. Может быть времени и прошло немного, но трудности, которые мы вместе пережили, с лихвой хватит на несколько жизней. В Каирнале Серафиль пришел мне на помощь, и, если бы не он, то я не стоял бы сейчас тут, и не говорил с вами. Мы многим ему обязаны, ведь он столько раз отводил от нас беды, предупреждая об опасности, когда выходил на разведку. Не понимаю, зачем он только вызвался в этот гибельный поход, раз знал, какая страшная опасность его поджидает.

— Хоть добрый Серафиль не так сильно подвергся тому злу, что испытал бедный Казия, он все же попал в его страшные объятия. И утрата его голоса было тому доказательством. Ты, наверное, не знаешь, но Серафиль обладал прекрасным голосом, и все мы любили слушать его веселые песни. И… и это я надоумил их пойти в тот поход. — голос Гелиоса надорвался и стал дрожать. Феликс ничего не ответил, и не посмотрел на Гелиоса. Он понял, что император просто хочет высказаться, облегчить душу, и он не винил его за это. — В последние годы мне стали сниться все более тревожные сны, и я понимал, что день, когда черная звезда вновь засияет, скоро наступит. Я хотел разведать обстановку перед новым походом, поэтому и подговорил Казию отправиться к Приделу. Я думал, что в этот раз будет все проще, что смогу справиться и своими силами… отнести эту проклятую скрижаль. Но все вышло иначе, и тогда я понял, что наш враг набрался сил даже больше, чем когда-либо доселе. Дальше мы медлить не можем, Феликс. Прошу тебя, отдохни как следует, ведь после того, как мы вступим за пределы этих земель, заснуть мы больше не сможем. Точнее, мы будем не в праве этого сделать, если хотим сохранить свои жизни и разум.

— Да. — только и ответил Феликс. Сил сказать что-либо еще ему не доставало. Горе и смертельная усталость полностью осушили его, и после слов Гелиоса ему и вправду захотелось спать. Но давящий на сердце страх снова оказаться во власти того темного безумия, что поселилось в этих местах, заставляли его бороться с подступающей дремотой.

— Все хорошо, добрый друг. — проговорил за его спиной знакомый голос, который теперь был наполнен новой, непостижимой силой. Обернувшись, Феликс увидел Дэя, который все еще скрывал свое лицо, но пылающий глаз был отчетливо виден в тени красного капюшона. Теперь сиф был гораздо выше ростом, хотя и не таким высоким, как ферасийцы и древесные девы. — Я уберегу твои сны. Так что можешь отдохнуть.

Кивнув, Феликс направился к ближайшей палатке, и не спросив даже разрешения, улегся на первый попавшейся спальный мешок и мигом уснул.

* * *

Когда Феликс проснулся, то некоторое время сидел молча, бестолково глядя себе в ноги и пытаясь выстроить свои мысли, которые будто бы превратились в груду тяжелых и холодных камней в его голове. Скрижаль грела ему бок, и ему не хотелось никуда идти, но идти нужно было, и чем быстрее, тем лучше. Преодолев зыбучую лень, Феликс глубоко вздохнул и вышел из палатки. У входа его уже поджидал Дэй, а вместе с ним и Хольф, который, весело присвистывая, точил свой топор. Рядом стоял фургон Зено с небольшой группой гвардейцев, выстроенных по обе стороны от двери.

— Где остальные? Где Милу? — спросил Феликс у Дэя, который, завидев его, поднялся на ноги. Он так и не изменился, хотя и старался всеми силами казаться как можно незаметнее. Дэй сжал плечи и съежился, словно прячась от сильного мороза.

— Там же, где и до этого. — ответил тот. — Все уже готовы выступить дальше.

Феликс знал, что услышит нечто подобное, и уже сам для себя решил, что Милу с собой дальше не возьмет, чтобы тот не говорил. Если понадобится, то