— Can we talk?[28] — пришло второе сообщение.

— Да, — коротко отвечаю я по-русски. Сказать по правде, я не большая любительница вечерних серьезных разговоров. После них обычно плохо сплю и на следующее утро чувствую себя разбитой.

Через три секунды раздается привычный звонок «Вайбера» — и я слышу его знакомый лондонский акцент.

— Good morning, how are you?[29] — спрашивает он учтиво.

«Он в Китае», — поняла я и еще раз посмотрела на часы.

— Добрый ВЕЧЕР, — продолжаю отвечать по-русски. Мой мозг отказывается сегодня напрягаться и переходить на английский. — У тебя что-то случилось?

— Нет, все в порядке, — сказал он, тоже переходя на русский. — У меня есть партнер, который имеет доступ к пяти картинам Пикассо, их надо продать. Ты же сама говорила, что цены на Пикассо заоблачные. А здесь целых пять! — молчание в трубке. — Да и мне лишние деньги не помешают, — голосом чеширского кота завершил он.

— А при чем здесь Казахстан?

— Мой деловой партнер, зная мою причастность к искусству, сегодня мне позвонил и спросил, могу ли я помочь продать этих Пикассо. Я тут же решил переговорить с тобой. Картины находятся в Астане и открыты для «живого» просмотра. Твой перелет и все расходы будут оплачены.

— Послушай, не в перелете и не в расходах дело, — ответила я, включив «официальный режим» art advisor. — Ты же знаешь, мне надо посмотреть всю инфу, и только потом я решу, буду ли вообще за это браться или нет.

— Ну это же Пикассо! — воскликнул он. — Самый востребованный художник.

— А ты уверен, что это Пикассо? — спокойно парировала я.

В его голосе послышалось замешательство.

— А почему я не должен быть уверен?

— Вышли мне все, что есть по картинам, и обязательно хорошие фотографии. Дай мне день на «подумать». Когда буду готова, я выйду на связь.

Мы попрощались, и я легла спать. Уснула на удивление быстро.

Хорошо выспавшись и, как всегда, проснувшись до восхода солнца, я решила нарушить свое правило «никакого телефона до восьми утра» и открыла почту. Там меня уже ждали десятки непрочитанных писем, среди которых одно с темой «PICASSO». Устроившись поудобнее в кровати, я открыла его.

На меня смотрели нацистские орлы.

На всех пяти картинах стоял штамп с гербом Третьего рейха. Были две маленькие работы (примерно 16 на 17 сантиметров) и три среднего размера (25 на 40 сантиметров). Возле каждой картины лежал iPhone с указанием времени и даты на экране. Так иногда делают в фильмах про выкуп заложников, но там вместо телефонов используют газеты. «Как будто в телефоне нельзя ничего поменять», — мне стало неприятно и смешно.

Я открыла текстовый файл с описанием истории этих картин. Они были вывезены дедушкой нынешнего владельца из Германии в 1945 году. К этому прилагалась фотография мужчины в советской военной форме на фоне танка… и все.

Трофейное искусство — хроническая проблема российско-немецких отношений. Россия рассматривает его как компенсацию за убытки, понесенные во время Второй мировой войны, и использует термин «перемещенные культурные ценности», а Германия, в свою очередь, считает их украденными.

Сами картины на первый взгляд слабо напоминали оригинал. В Париже как раз в это время проходила выставка работ Пикассо «голубого» и «розового» периодов, и я побывала на ней тремя днями раньше. Мой глаз запомнил манеру художника, и образы музейных картин хорошо запечатлелись в моей голове. Сейчас мой мозг работал подобно цифровому хранилищу изображений, сравнивая оригинальные работы с этими.

«На 99 % — это подделки», — сказала я вслух сама себе. Но всегда остается 1 %, который надо проверить. Я решила переслать (в неофициальном порядке) фотографии картин с моими комментариями эксперту по модернизму. Посмотрим, что он скажет. И пошла заниматься своими утренними делами.

Французы редко отвечают на письма сразу. Для них ответить на следующий день считается прямо-таки примером оперативности. Обычно приходится ждать 2–3 дня. Но ответ на мое сообщение я получила через пару часов. Эксперт мне позвонил.

— Бонжур, Валентина, — быстро поприветствовал он меня и продолжил, не дожидаясь моего ответа. — Конечно, это не оригинал, и будь осторожна, — в интонации слышалась забота. — А лучше вообще не лезь в это дело, — последнюю фразу он произнес очень серьезно. Я была приятно удивлена: мы никогда не были друзьями — скорее хорошими коллегами. И вдруг такое отношение.

— Бонжур, Томас, и спасибо за быстрый ответ, — в растерянности ответила я.

— Все, мне надо идти. У меня аукцион начинается, вышел тебе позвонить. Пока! — и он повесил трубку.

«К сожалению, я не смогу взяться за эти картины. Это выходит за пределы моей компетенции», — таков был мой сухой и дипломатичный ответ лондонскому денди. Я решила не звонить, а написать, чтобы не вдаваться в объяснения.

Жизнь закрутилась в привычном ритме.

Через несколько дней я получила запрос с моего сайта на проведение консультации. В тексте письма был изложена тема и прикреплены фото.

С экрана моего «Мака» на меня угрожающе смотрели те же самые нацистские орлы на тех же самых полотнах. Я не могла поверить глазам. «Это уже слишком!» — сказала я вслух и добавила пару крепких слов.

Навык читать такие странные послания между строк пришел ко мне с жизненным опытом. И теперь, улетая мыслями в другое измерение, я начала размышлять над возможными сценариями. Часто, сталкиваясь с необычной или затруднительной ситуацией, я проговариваю ее, кручу и рассматриваю со всех сторон. Так все становится понятным и простым, и ответ находится быстрее.

— Конечно, бывают случаи, когда владелец позволяет продавать работу всем, кто проявит интерес. Скорее всего, здесь именно так, — начала свой внутренний диалог.

— Но зачем? Картины-то поддельные? — возразила «вторая я». — Или ты думаешь, что владелец об этом не знает?!

— Да знает, конечно, — задумчиво вздохнула «первая я» и продолжила: — Может, меня проверяет Питер? Хорошие отношения хорошими, но возможно все. Он ведь так мне ничего и не ответил…

— А чего ты ожидала? Ты ему, можно сказать, в карман залезла. Он-то еще не заработанные деньги уже потратил, — цинично заметила моя, видимо, более темная сторона.

— Зачем ставить штампы с орлами на поддельные картины? — продолжала настаивать первая.

— Чтобы подтвердить их подлинность таким способом. Что страшнее — трофейное искусство или подделка? — напирала более прагматичная вторая.

— Конечно, подделка. Трофейное сейчас можно легализовать, а с подделкой уже ничего не сделаешь.