и смотрел в одну точку, обдумывая одновременно несколько мыслей. Новоявленные волшебники шушукались в стороне и шаркали по полу. Не знаю, сколько прошло время. Я так увяз в собственных размышлениях, что потерял счет. Вдруг находившиеся в зале развернулись в сторону открывающейся двери, из-за которой показался Улло. Он поманил меня и Венди за собой. Уходя, я не посмотрел в сторону инициированных, но каждой клеточкой тела ощущал, что они смотрят мне вслед, и потому мне хотелось растаять, исчезнуть, слиться с окружающей обстановкой хамелеоном.

— Эти все, ну, инициированные, ведь верно? — Я указал пальцем за спину в закрывшиеся за нами двери, посмотрев на Милиана. — Что они здесь делают? И где их Проводники?

— Сегодня День Первых. Собирают всех недавно инициированных. Вас должны были знакомить с Советом, напутствовать, помогать разбираться в ваших чародейских умениях. Но с этим землетрясением всё сорвалось. Не до этого, — скомкано и как-то нехотя ответил Улло, не взглянув на меня и продолжая следовать одной ему известной дорогой.

— А куда мы сейчас? — спросил я, оглядываясь.

— Думаю, мне необходимо рассказать тебе кое-что, — произнес Милиан.

Дворец превратился в кипящий людской энергией котел: с этажа на этаж быстро, но без лишней суеты, переходили маги. Видимо, случившееся ЧП слишком нехарактерно для Изнанки, раз такой людской фронт активизировался за считанные минуты, чтобы разрешить внезапно возникшую проблему Жилы.

Я встретился взглядом с Улло, и он молча указал мне следовать за ним. Спустившись на нижний этаж, мы прошли за лестничный марш к прятавшимся за ним дверям и вошли в зал.

Со стен на меня смотрели рисованные групповые портреты мужчин и женщин. Одежда их незначительно менялась от картины к картине. Все изображенные люди были магами Совета разных лет. Внизу рамы написан период избрания Совета и перечислены имена волшебников. В центре зала, в стороне от картин, у стены располагался некий мраморный алтарь с двумя отдельными портретами мужчины и женщины, живыми цветами и мемориальной надписью. Венди сразу направилась туда. Милиан проводил ее грустным взглядом, а затем молчаливым жестом пригласил меня проследовать вдоль стен и рассмотреть портреты чародеев Совета. Не нарушая тишину и таинственное спокойствие памятного зала, я подошел к ближайшей картине, рассмотрев первых волшебников избранного контролирующего органа Амарада. Этому, самому первому, групповому портрету было не одно столетие, но слой краски удивительно хорошо сохранился, может, всё дело в реставрации. Я двигался всё дальше, вглядываясь в лица молодых и умудренных, серьезных и энергичных магов. Ближе к концу выставочной галереи рисованные картины сменились фотопортретами: на цветной пленке, как и в мазках красок, навсегда застыли избранные народом чародеи.

Предпоследний групповой портрет. Состав чародеев Совета одиннадцатилетней давности. И два до боли знакомых лица, мужчины и женщины. Их фотокарточки стоят в гостиной дома Милиана. Его дочь. Его зять. Родители маленькой Венди. Они действительно ушли молодыми.

Я обернулся на Проводника. Тот смотрел на внучку. Мы приблизились к ней со спины. Девочка стояла напротив алтаря и переводила взгляд с портрета матери на отца. Улло опустил ладонь ей на плечо. Я прочел текст таблички: «Благодарные жители столицы и граждане страны — героям Отечества: Эйшу и Мии Иванджо, совершившим великий подвиг в Тройственную войну и защитившим нашу независимость».

— Тройственная война? — едва слышно произнес я, покосившись в сторону Улло. Тот кратко обернулся на меня и кивнул.

— По количеству участвующих сторон нашего Континента. Долгие распри относительно существования и мощи Жилы в конце концов вылились в открытое военное противостояние, — вполголоса заговорил Милиан. — Одиннадцать лет назад в Амарад вторглись приспешники и союзники Морсуса. Они также выступили на две других земли, но оттуда их быстро отбросили. Враги дошли до нашей столицы — город расположен близко к границе. Стороны несли потери. Мы не могли отдать наши территории, на которых Морсус хотел основать новое, свое, идеологическое государство. Не могли потерять независимость, не могли осквернить память наших предков, которые когда-то боролись за мирное небо для нас. Потому вступили в бой с неприятелем. Столица пылала в огне. Но враг был отброшен. Зато какой ценой… В ту войну я потерял дочь, зятя и супругу. А Венди — бабушку и родителей.

Голос Милиана сорвался. Он прочистил горло и вздохнул. Я не торопил его. Даже не хотел, чтобы он продолжал: трагические воспоминания всегда ранят даже сквозь время. Венди подняла лицо на дедушку и обхватила ручками его ладонь на своем плече.

— Дворец Совета — казалось, самое безопасное и защищенное место в городе — окружили со всех сторон. Было почти невозможно прорваться сквозь кольцо врага. Миа, моя дочь, отважная волшебница, одна из молодых чародеев Совета, и ее муж, Эйш, серый маг, вместе с другими малочисленными защитниками Дворца пали смертью храбрых. Они всеми силами сдерживали неприятеля, дав другим волшебникам Совета и сотням гражданам, искавшим здесь спасение, покинуть Дворец. Мы с моей женой должны были бежать и спасать Венди. Ей тогда не было и полугода. Совсем кроха. С младенцем на руках мы продирались сквозь толпы людей под разящими заклинаниями врага. В какой-то момент оказались разделены потоками граждан. Я нес Венди на руках. А когда бежали из столицы, встретившись с подмогой, присланной из восточной части и соседних земель, и обосновались в стихийном лагере беженцев, я отправился на поиски своей жены. Несколько дней и ночей я обходил с малюткой Венди на руках каждый уголок лагеря не по одному разу. Не прекратил поиски, когда можно было вернуться в город. Мне и родителям зятя выдали останки моей Мии и Эйша. Дали сперва проститься одним, в тишине, вдали от многочисленных глаз. Похоронили их с почестями. Посмертно назвали героями. Убитый горем, я продолжал искать супругу, с каждым днем уже не надеясь на чудо… Пропала без вести. Таков официальный ответ. Я понимал, я знал: всё кончено. Но что-то заставляло меня верить вопреки очевидному еще какое-то время. Я не знаю, что было бы со мной, останься я один на всем свете. Но у меня есть Венди.

Улло наклонился к внучке и поцеловал ее в волосы, прижав к себе. Я не мог произнести слов утешения. Это было бы тяжело: мне — выразить, Милиану и Венди — слышать.

— Я поведал Венди всё без прикрас, когда она подросла, когда уже поняла бы, достигнув возраста, в котором детей уже нельзя обманывать, — Улло перевел взор с внучки на алтарные изображения.

— Мог бы и раньше рассказать. Это же история моих родителей, их память, — сказала девочка.

— Малыши всегда не до конца понимают, что такое смерть. Они