участвовали студенты, перешедшие на второй курс истфака МГУ: В.В. Седов, В.Л. Янин, В. Берестов. Копали пленные немцы. Первоначальный пол оказался на глубине 1,10 м, и когда мы спустились на его поверхность, собор предстал в совершенно ином виде: пропорции его резко изменились, он в полном смысле слова уплывал ввысь. Накопившийся же слой содержал остатки ряда погребений новгородских священников, в том числе и высокопоставленных, останки которых стали в дальнейшем объектами изучения и моделирования исследователем М.М. Герасимовым. Вскрытие шурфа определенным образом уточнило сведения о соборе как в архитектурном, так и в археологическом аспектах. Последний был обогащен точно датированным слоем, соответствующим закладке Софийского собора.

Обнаружение же остатков ряда погребений в превышающей метр толщине, перекрывавшей первоначальный пол, также способствовала уточнению микростратиграфии и соответствующей хронологии центрального участка Софийской стороны города. Архитектурный же аспект, в свою очередь, обогащен пересмотром определения общих пропорций и соотношения высот конкретных деталей этого замечательного сооружения.

Определенный интерес к шурфу проявили и копавшие его военнопленные, спрашивавшие о целесообразности подобного нарушения древней святыни. Даже вспоминали некоторые подобные акции в германских соборах. Впрочем, таких были единицы. Другие же оставались вполне удовлетворены столь спокойным участком работы при полнейшем безразличии к ее содержанию. Мои попытки объяснений воспринимались с нескрываемой скукой. Зато явное оживление вызвала убитая ворона, принесенная одним из рабочих со словами «карош зуп» («хороший суп»).

Далее к нам в Лихуды присоединился еще один человек, много старше нас, но полностью вписавшийся в нашу компанию и украсивший ее. Это был блестящий знаток русского искусства, начиная с самого его появления — Николай Петрович Сычев. До событий 1917 года он работал в Русском музее в Санкт-Петербурге, затем был выслан, но допущен к участию в возглавлявшихся известнейшим историком архитектуры Н.П. Бруновым исследованиях Софии Новгородской (выше уже упоминалось проведенное под моим руководством вскрытие внутри собора специального шурфа для определения уровня первоначальных его полов, заложенных еще князем Ярославом). Счастлив отметить, что в дальнейшем Н.П. Сычев был полностью реабилитирован. «Вина» же его была означена в одном из номеров «Известий

Императорской Археологической Комиссии», где упоминалось посещение Русского музея царской семьей. Статья завершалась словами: «объяснение августейшим посетителям имел счастье давать младший хранитель Н.П. Сычев». На сей раз профессор Н.П. Сычев стал нашим сотоварищем по Лихудам.

Основной раскоп, порученный Д.А. Авдусину, располагался на восточном берегу Волхова; нас же и остальных аспирантов привлекли к работам на западном берегу. Как уже отмечалось ранее, мы всячески старались разнообразить свою жизнь. Довольно скоро после начала раскопок возник новгородский фольклор XX века, причем развивался он довольно быстро. Использовались мелодии песен самых разных лет, главным образом, времен гражданской войны.

Самым популярным героем песен был Колчин — превосходный археолог, создатель, по сути дела, археологии черной металлургии, согласно программе, разработанной им и лабораторией естественных методов нашего института. Он обладал рядом специфических черт: был тверд и даже жесток в своих оценках, распоряжался всем, что соприкасалось с техникой в нашей экспедиции, старался всячески рационализировать сам процесс раскопок и особенно увлекался впервые им использованной техникой — транспортерами. Он старался механизировать процесс раскопок, впервые применив эти технические средства, и, когда на раскопках, всегда ограничивавшихся совком, лопатой и т. д. появились почти что палеонтологические гиганты, это, конечно, вызвало с одной стороны восторг, с другой — приступ вдохновения. Надо было не только отметить в своем творчестве это достижение, но и придать ему комичную, шуточную форму. Причем, естественно, рядом с техникой был и ее «хозяин» Колчин — мы ничего в этой технике поначалу не понимали: всему учились у него.

Приведу некоторые детали, чтобы было ясно, о чем идет речь. Во-первых, экспедиция была довольно многочисленной. Чуть ли не половина курса кафедры археологии МГУ была увлечена этим, по тому времени грандиозным мероприятием. При этом Новгород есть Новгород, с ним связано зарождение самой истории страны. Он овеян духом далекого прошлого и новгородской романтики: и Василий Буслаев, и Старчище Андрончище, накрывшийся громадным соборным колоколом в своей битве с Василием Буслаевым. Последний огромной осью лупил по колоколу, а Старчище вопил из-под колокола. Иными словами, выдумки, романтики, юмора здесь хватало. Артемий Владимирович Арциховский это поддерживал, хохотал вместе со всеми участниками экспедиции, которым это все преподносилось как приправа либо к обеду, либо к ужину. Часть экспедиции утром должна была переправляться на Ярославово дворище и поступать в распоряжение Дани Авдусина. Переправлялись через Волхов, оставляли там десант, во второй половине дня его возвращали, причем, самым активным существом (употреблю это слово), хотя дело идет о неодушевленном предмете, а мы его воспринимали как одушевленный, был маленький пароходик под названием «Экстра», исполнявший эти операции, и вот, используя давно известные сюжеты и мелодии, мы, а именно: Гаида Андреевна Авдусина, Валентин Лаврентьевич Янин, Валентин Берестов, Даниил Антонович Авдусин и ваш покорный слуга — написали первую песню, посвященную «Экстре», и не только посвященную, но и прославлявшую ее. При этом имитировались уже получившие известность песни послереволюционного периода. Первая из них обязана особой популярностью Леониду Осиповичу Утесову, называлась она «Раскинулось море широко» и первоначально в исполнении этого эстрадного артиста имела трагическое звучание, повествуя о смерти некоего корабельного кочегара, который тяжело заболел и не в силах был исполнять свои обязанности.

В созданном нами новом варианте был задействован ряд ведущих персонажей Новгородской экспедиции, начиная с А.В. Арциховского и его заместителя А.Л. Монгайта. Место умирающего кочегара было предоставлено Мерперту, а тризну правил Колчин. Не остался в стороне и Институт. Тогда он именовался Институтом истории материальной культуры (ИИМК). Полный текст звучал следующим образом:

Раскинулся Волхов широко, По Волхову «Экстра» спешит. Как вспомнишь — вздохнешь ты глубоко, Слеза на глаза набежит. «Такой неожиданно крупный успех, — Сказал Арциховский Монгайту, — Чтоб ярость богов не сгубила нас всех, Вы жертву Перуну воздайте!» В ту пору в Лихудах собрался синклит, Чтоб не было богу обиды, Авдусина трубку решили топить, А с ней целый ящик Козиды. Козиду Борис Александрыч зажал, А трубку не приняли волны,