– Ты чего?

– Ты этим собрался меня покупать?

– У нас говорят – предлагать сотрудничество. А что не так?

– Да то, что это фуфло.

Подольски непонимающе уставился на меня.

– Фуфло? Что значит фуфло? Ты что, думаешь, я тебя кинуть собрался?

Теперь настала моя пора удивляться.

– Ты откуда знаешь эти слова? Ты работаешь по России?

– В некотором роде. – Подольски был мрачен. – Слушаю разговоры ваших мафиози в Майами по меньшей мере раз в неделю. Достало так, что хотел уволиться к чертовой матери. Так что тебе не нравится?

– А то, что тебе кто-то подсунул «куклу». Сверху каждой пачки настоящая купюра. Остальные – фальшак.

– Этого не может быть, – после минутного размышления сказал Подольски.

– Почему нет? Все может быть в этом лучшем из миров.

– Это чушь собачья, – сказал американец с убежденностью. – Быть этого не может. Я получил эти деньги под расписку. Ты думаешь, что Дядя Сэм хранит в казне фальшивые деньги? Тебя никто не хотел кидать, это чушь.

– Это не чушь. Если хочешь – завтра пойдем на рынок. Купюры хоть и фальшивые, но хорошего качества. Такие примут один к четырем. Может, и к трем. Я помогу тебе их обналичить – на новый паспорт и домик где-то в глуши хватит.

Подольски схватил брошенные мной купюры, начал смотреть сам.

– Это чушь. Этого не может быть. Деньги оперативного фонда.

– Ты оставлял сумку?

– Нет! Да и кто смог бы так быстро подготовить такое количество фальшивых денег? Это чушь собачья! Этого быть не может.

– И то, что твой человек попытался тебя застрелить, это тоже чушь? Или это повод наконец задуматься, а?

Американец молча переоценивал ценности, сидя в машине у больницы в самом центре Садр-Сити.

– Тебе подсунули фальшивые деньги, – сказал я. – И твой человек попытался тебя убить. Если ты говоришь, что не отходил от сумки, – я тебе верю. Значит, деньги уже пришли в Ирак в таком виде. Тот, кто тебе их послал, знал, что с этой встречи ты не вернешься. Потому-то и подсунул тебе фальшак – какой смысл брать на такое дело настоящие, когда можно их забрать себе? И заплатить за загородный дом по ипотеке.

– Этого не может быть, – убежденно сказал американец, мир и система ценностей которого в этот момент рушились с оглушительным грохотом.

– Вот, – я нанес последний удар, достал из кармана и перебросил назад телефон того человека, которого я убил в иракских болотах. – Посмотри. Ты не задумывался, как тот ублюдок, который зашел тебе за спину, остался живым при взрыве? А я скажу, потому что видел это своими собственными глазами. Он сиганул из машины за пару секунд до того, как она взорвалась, могу поклясться на Библии, что это так и было. И он прятал телефон в карман – кто-то позвонил ему и предупредил, чтобы он делал ноги, ибо машина сейчас взорвется. Он и смотался, не сказав ничего остальным, своим товарищам, которые погибли. А потом попытался убить тебя. Но у него остался телефон. Который я забрал. Номер позвонившего остался в памяти. Посмотри, кто это был.

Американец взял телефон так осторожно, как будто в нем была взрывчатка. Нажал на нужные кнопки, вызывая из меню последние входящие звонки.

– Твою мать.

Я уже знал, что найдет там американец, потому что сам посмотрел, еще там, в болотах. Этот урод, которому дали команду убить своего босса и которого предупредили, что машина сейчас взорвется, не выбросил телефон, когда пробирался по болотам, заходя за спину. Мог выбросить – но не выбросил. Он был уверен в своем успехе и не думал о ком-то вроде меня, кто всадит в него несколько пуль из автомата. И звонок он не стер. Последний входящий – тот, который был записан в памяти аппарата, – был с телефона с хорошо известным всем посвященным префиксом – 482. Это был телефон, установленный в Лэнгли, штаб-квартире ЦРУ.

– Номер ЦРУ, так? – нажал я. – Чей?

– Одного гада.

– Какого?

– Это наше дело.

– Это общее дело. Тебя попытались убить, а я тебя спас. Тебе не кажется, что ты мне немножко должен?

– Я отдам долг. Но этого не скажу.

Немного не вовремя подошла Амани, открыла дверь машины. Я едва успел перекинуть сумку назад, она подозрительно посмотрела на американца.

– Кто это?

– Друг. Можешь говорить.

– Доктор сказал, с ним будет все в порядке, – сказала она по-русски. – Ногу не потеряет; правда, о войне придется забыть. Я записала его как Шадида Салаки, нашего бойца, раненного при столкновениях на границе. Никто не будет задавать вопросы.

– Спасибо, звезда моя, – сказал я. – Я тебе должен.

– Мы поедем домой?

– Нет. Ты должна меня спрятать на пару дней. Здесь, где-нибудь неподалеку.

– Что-то случилось?

Врать не хотелось. Да и смысла нет.

– Случилось. Мне надо лечь на дно. На пару дней.

– Ладно, поехали, – решилась она. – Я покажу.

– Эти палестинцы, – я кивнул на наших безмолвных стражей, стоявших у белой «Тойоты». – Ты доверяешь им?

– Так же, как и ты своему другу.

Амани сделала ошибку – она не знала, что тот подозрительный парень на заднем сиденье понимает русский язык. Но, может, это и к лучшему.

Проснулись мы от завывания муэдзина с мечети Хикма, расположенной совсем недалеко от нашего убежища. Оно представляло собой большую трехкомнатную квартиру в недавно отремонтированном доме, на последнем этаже. Четвертой комнатой было то, что у нас назовут не иначе как открытой террасой. Сравнивать ее с советскими лоджиями в три квадратных метра даже как-то неудобно – полноценная комната, только открытая.

Проснувшись, я понял, что никто нам не приготовит, и если мы хотим поесть, то надо приготовить все самому. Пройдя на кухню, я порылся по шкафам и обнаружил, что мяса нет, ни сушеного, никакого, но есть куча риса, прямо в гуманитарных мешках, и есть все специи для приготовления плова. Конечно, на плов без мяса это не тянет, но желудок набить сойдет. Поставив кастрюлю на плиту, я налил в нее масла и бросил соли. Отсыпал риса и бросил его промываться в мелком решете под краном. Как раз в это время на кухню вошел американец.

– Доброе утро, – сказал он.

– Доброе.

– Слушай, – сказал он. – Здесь есть бритва или что-то в этом роде?

– Нет, – сказал я. – Борода ваджиб[21].

– Черт.

– Не переживай, – сказал я. – Ваши спецы тут тоже не брились.