– Я знаю, – раздраженно ответил американец. – Просто неохота опускаться. Кстати, ты знаешь, что от готовки на масле появляются холестериновые бляшки?

– Не меньше, чем от истекающего жиром гамбургера кинг-сайз, – сказал я. – Впрочем, если хочешь готовить сам, я не возражаю.

– Да нет. – Американец подумал и сказал: – Просто нервы.

Убедительный повод. Я бросил рис в кипящее масло, буквально взорвавшееся от такого вторжения, и, немного переждав, начал засыпать пряности. На плошку риса – примерно полторы воды, если я правильно помню. А дальше – посмотрим.

* * *

Рис получился вкусным. Впрочем, это, может быть, потому, что мы голодны. Я лично не жрал больше суток, чтобы не идти в бой с полным желудком.

Американец задал вопрос первым. Это было важно – я готов был сидеть и ждать, пока он его задаст. Вопрос был донельзя своевременным.

– Долго нам тут сидеть?

Я облизал ложку.

– Полагаю, все зависит от тебя.

– То есть?

– Видишь ли, друг, – сказал я, посмотрев американцу прямо в глаза. – Ты знаешь парня по имени Джейк Барски?

– Знаю. Знал, точнее.

– И я знал. Очень хорошо знал.

Повисло напряженное молчание.

– Барски был моим агентом. Передавал мне информацию. Ты это уже понял, да?

Американец молчал.

– Он работал не за деньги – хотя я ему подбрасывал кое-что. Он работал потому, что едва не погиб от рук исламистских ублюдков. И когда он познакомился со мной, то понял, что я, русский, ненавижу их не менее сильно, чем он. И готов убивать их. Одного за другим. Без дурацкой бюрократии, ограничений и запретов. И не остановлюсь, пока не перебью их до последнего человека. А Джейку было все равно, кто именно их убьет, американский беспилотник ракетой или оперативная группа русского спецназа. А как тебе? Тебе не все равно?

Американец подумал. Потом неуверенно ответил:

– Я не могу делать такой выбор.

– А Джейк мог. И сделал. Что мешает тебе? Вы никак не можете понять одной простой вещи. Во время холодной войны, избивая друг друга, мы ослабли настолько, что впервые за сто лет дали этим тварям реальный шанс. Шанс опрокинуть весь мир и превратить его не в ад, а в одну большую и безнадежную помойную яму. Я слышал, что кто-то из вас слушает записи девять-один-один.

Американец дернулся. Попал! Хотя я не знал этого, просто сказал наудачу.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. А я никогда не забуду того, что произошло в Беслане. Двести детей сгорели в огне, разожженном фанатичными бородатыми ублюдками, которым было плевать что на свои жизни, что на детей. Может быть, ты думаешь, что их жизни менее ценны, чем жизни тех, кто погиб в девять-один-один? Ты так думаешь?

– С чего ты взял? – возмущенно сказал американец. – Конечно, я так не думаю!

– Тогда почему вы действуете, как будто это так и есть?! Почему вы до сих пор видите в нас врага и бьете что есть силы? Может быть, настала пора прекратить все это? И пожать друг другу руки – по крайней мере нам с тобой.

Американец думал долго. Потом покачал головой.

– Нет. Не могу.

– Почему?

– Вы не можете быть друзьями.

– Но почему?! – выкрикнул я.

– Потому что, – ответил он. – Ты видишь во мне ублюдка, а это не так. Но у меня есть причины. Я говорил тебе, что работал на прослушке?

– Да.

– Я прослушивал разговоры ваших людей: политиков, преступников, бизнесменов. Всех, которые купили у нас недвижимость. Прослушивал постоянно, по меньшей мере один раз в неделю. И знаешь, ничего хуже я в своей жизни не слышал. Такое ощущение, что эти люди вообще не имеют никакой морали. Никакого понимания о праведном и грешном, никакого страха. Вообще никакого, как будто они живут последний день и можно творить все что угодно. И теперь ты говоришь, что мы должны дружить. С такими?

– Ты равняешь меня и этих ублюдков?!

– Да, равняю. – Американец отставил тарелку и прямо посмотрел на меня. – Потому что эти ублюдки и есть ваша власть. Вот уже почти тридцать лет они ваша власть. И вы ничего не делаете с этим. А ты исполняешь приказы этих мразей.

– Я исполняю приказы?! – перебил я его.

Молчание. Ни один из нас не знал, что сказать.

– Я не знаю, поймешь ли ты это, – сказал я, – но попробуй все-таки понять. Наша страна велика настолько, что в ней есть место всему. И таким подонкам, о которых ты говоришь. И служивым людям, таким как я. И простым людям, которые просто ходят на работу, а в субботу едут на машине в магазин за покупками, точно так же, как делают ваши люди. И эти простые люди не хотят, чтобы их сын или дочь в один прекрасный день оказались в захваченной террористами школе. Я служу этим людям, а не тем, кто купил особняк в Штатах, понял? А приказы я получаю от моего непосредственного начальника. Хочешь, я расскажу про него? Он служил на границе с Чечней – давно, когда мы проиграли первую войну и были вынуждены уйти. Чеченцы начали похищать скот и людей, частично – чтобы прокормиться, частично – чтобы отомстить. Мир между нами и Чечней был заключен на самом высоком политическом уровне. Но этот офицер плевал на этот мир. Он и его люди ходили на территорию Чечни не раз, чтобы спасти тех, кого они могли спасти. И плевать они хотели на то, что говорили им политики. А политики знали, что можно говорить, а о чем лучше помолчать. Пока такие, как этот офицер и его люди, не появились вместо Урус-Мартана в Кремле и не вытрясли из всех душу. Что-то понял?

Американец долго это обдумывал. Потом покачал головой.

– Я никогда этого не пойму. Почему вы не можете просто жить?

– Просто живут – другие. А мы – Россия. Тот человек, который приказал тебя убить, попытается еще раз, теперь ты для него смертельно опасен. Единственный способ обезопасить себя – нанести удар по всей цепочке: когда начнется публичный скандал, тебя будут ненавидеть, но ты будешь неприкасаем. Если хочешь раскрутить это дело один, если тебе не нужна помощь, забирай телефон и уходи. Прямо сейчас.

Я положил трофейный телефон на стол и посмотрел в глаза американцу. И американец все же решился.

– Этот телефон, – сказал он, – принадлежит человеку по имени Реймонд Обан. Он помощник заместителя директора ЦРУ.

О как.

– Откровенность за откровенность, – сказал я. – Джейк считал, и я так тоже считаю, что группа высокопоставленных сотрудников ЦРУ проводит здесь, в Багдаде, специальную операцию, нацеленную на долговременную дестабилизацию обстановки в стране или даже во всем регионе. Возможно, без санкции. Ты что-то знаешь об этом?

– Нет, – сказал американец. – Но если кто и знает, так это Обан.

– У тебя есть план?