Элиас рассматривал гравий, но мне казалось, что взгляд его устремлен куда дальше и видит он что-то совершенно иное. Я молча глядела на него.

Мне казалось, что рядом сидит маленький Элиас. Тот, которого я знала раньше, со всеми его детскими мечтами и идеалами. И вместе с тем я ясно видела взрослого Элиаса, который столкнулся с жестокой реальностью и тщетно пытается головой пробить стену. Все его грезы оказались не более чем огромной ошибкой.

– Я думаю, – наконец проговорила я, – что понимаю, в чем твоя проблема.

Он нерешительно поднял голову.

– Неужели?

– Да, – ответила я и засунула ладони между бедер. – Ты думаешь, что не сможешь работать так же, как Инго. Ты боишься потерять из виду причину, по которой изначально выбрал эту профессию. Все эти чудовищные вещи, которые ты рассказал… Нужна глубокая внутренняя убежденность, твердая воля и большая вера в то, что ты делаешь, чтобы не утратить идеалы. Ты сомневаешься, хватит ли у тебя силы выстоять под натиском системы. Ты боишься, что однажды подчинишься обстоятельствам. Или, хуже того, станешь частью заведенного порядка.

Он взглянул на меня и некоторое время молчал. Я уже даже встревожилась, не зашла ли слишком далеко или вовсе ошиблась, но тут он наконец открыл рот.

– Вау, – сказал он. – Ты офигенная.

– Я… я просто подвела итог, – проговорила я.

Он улыбнулся.

– Я тебя не переоценил – скорее даже недооценил. Ты не просто офигенная. – Он медленно покачал головой. – Ты лучшее, что случилось со мной в жизни.

В горле у меня пересохло, я чувствовала, как начинает пылать лицо, и смотрела куда угодно, только не на Элиаса. Как он может это так просто говорить?

– Прости, пожалуйста. Я не хотел тебя смущать. Сейчас неподходящий момент, и вообще мы не об этом…

– Нет-нет! – перебила я. – Ради бога, не извиняйся. Не нужно этого. Я… я просто дура.

– Дура? – переспросил он с усмешкой. – Поверь, Эмили, я бы вряд ли употребил слово «дура», если бы взялся тебя описывать.

Отлично. Все хуже и хуже. Меняем тему, осенило меня. Точно, меняем тему – отличная идея! Просто-таки блестящая!

– Так вернемся к твоей учебе, – затрещала я, едва успевая переводить дух. – Ведь есть же возможность работать в частной практике? Или это то же самое, только в профиль?

Элиас вздохнул, посмотрел на меня и вновь отвел взгляд.

– Разумеется, я уже перебирал альтернативные варианты, – сказал он. – От больницы мне так или иначе отвертеться не удастся. Мне предстоит годичная практика, а потом еще обучение врачебной специальности. Впрочем, это, конечно, обозримый промежуток времени. Хуже другое: в частных практиках дело поставлено немногим лучше. Они работают на самих себя. Но чем больше практика и чем разнообразнее ее хирургические возможности, тем больше она походит на клинику.

– Понимаю, – сказала я и пригорюнилась. – Все очень запутанно.

– Да, очень, – согласился он.

Некоторое время я разглядывала собственные ладони.

– Я бы так хотела дать тебе полезный совет, Элиас, – проговорила я. – Но, честно говоря, не знаю, что тут посоветовать. Понимаю только, что надо все тщательно обдумать и поступить так, как подскажет тебе внутреннее чувство. Хотя, судя по тому, что ты говоришь, ты уже тысячу раз все обдумывал. И внутренний голос, очевидно, не дает тебе нужного ответа.

Элиас покачал головой, а потом кивнул:

– Да, ты попала в яблочко.

– Знаешь что, – сказала я, – по-моему, ты очень стойкий и сильный – вероятно, даже сильнее, чем думаешь сам. Профессия значит для тебя очень много, иначе бы тебя все это так глубоко не заботило. Ты привязан к ней. Это чувствуется. Возможно, правильный путь – все-таки попробовать. И если ты поймешь, что ничего не получается, то всегда можешь поменять решение. Но тогда ты уже будешь уверен в том, что поступаешь верно.

Элиас сделал глубокий вдох.

– Да, – произнес он, – в этом ты, безусловно, права. Загвоздка только в том, что трудно сохранить ясный взгляд и не пропустить момент, когда надо будет принять решение.

– Конечно, это всегда проблема, и легче сказать, чем сделать. Но ведь ты можешь заранее наметить определенный промежуток времени – скажем, года два или три. И когда они пройдут, ты оглянешься назад и все как следует осмыслишь.

– Да, это вариант, – согласился он.

– Ты не думал поговорить об этом с Инго? – спросила я. – Ведь, мне кажется, никто не поймет тебя лучше, чем он.

Элиас провел рукой по лицу.

– Разумеется, думал, – ответил он. – Но как сказать… Отец был очень счастлив, когда я решил стать врачом. Иногда я халтурю в учебе, и это его не радует. Полагаю, он очень расстроится, если я скажу ему, что подумываю все это бросить.

– А я так не считаю, – возразила я. – Не расстроится, если ты объяснишь ему свое решение так же подробно, как объяснял сейчас мне. Мне кажется, что он может проявить даже больше понимания, чем ты ожидаешь.

Элиас откликнулся не сразу.

– Может быть, – проговорил он задумчиво.

– Поверь мне. Тебе стоит это сделать.

Я провела пальцами по шершавой поверхности стенки, на которой мы сидели.

– Можно задать тебе еще один вопрос, Элиас?

– Давай.

– Ты думал о том, чему еще можешь себя посвятить? Вот, скажем, ты решишь бросить учебу. Как насчет игры на фортепиано? Ты не рассматривал это как направление, в котором можешь двигаться?

– Всерьез не рассматривал, нет, – ответил он. – Я люблю играть, но это совсем не концертный, не профессиональный уровень. Для дилетанта я играю вполне сносно, наверное, даже могу быть аккомпаниатором или наигрывать мелодии для реклам и тому подобное – но не более того. Понадобятся годы и годы, прежде чем на это действительно можно будет жить. Музыкальная индустрия – сфера непростая и нестабильная.

– Понимаю, – пробормотала я, рассеянно потирая одной кроссовкой другую. Похоже, я поторопилась с выводом, что стоит Элиасу захотеть – и он добьется чего угодно одной левой.

Но что-то же должно прийтись по душе такому человеку, как он? Вот я, например, нашла же дело, которое меня радует, в котором я чувствую себя на своем месте.

Я погрузилась в размышления. К реальности меня вернул голос Элиаса.

– Кстати, о музыке, – сказал он. – Сегодня утром ты написала мне, что у тебя в голове все время крутится одна и та же мелодия.

Я обхватила колени руками и с улыбкой кивнула. Мелодия тут же вновь зазвучала в голове.

– Что же это за мелодия? – спросил он.

– Последняя с диска, который ты мне передал.

– Последняя? – повторил он.

– Да. Вообще-то я классическую музыку не слушаю, но эта композиция околдовала меня с первой секунды, – призналась я. – Со мной такое иногда бывает, может, и с тобой тоже: слушаешь песню, и что-то вдруг происходит в голове, что-то совершенно непостижимое, и всё – чувствуешь, что эта музыка стала тебе родной. Вот так и теперь. Я эту мелодию словно даже кожей ощущаю. Она переполнена эмоциями. Никак наслушаться не могу.