Можем ли мы – и должны ли – оставить ревность в прошлом?

Ни один разговор о ревности не обходит стороной текущий спор о том, что заложено в нас природой, а что приобретается в процессе воспитания. Запрограммированы ли мы на ревность? Покоится ли она в глубинах истории нашей эволюции? Или же она представляет собой условный рефлекс, социальный конструкт, выросший на фундаменте устаревших представлений о моногамии? Этот спор выходит на первый план современного дискурса на тему ревности.

Специалисты по эволюционной психологии признают универсальность ревности во всех обществах. Они утверждают, что это врожденное чувство, генетически запрограммированное в человеке, «искусно подогнанный адаптивный механизм, который прекрасно служил интересам наших предков и с большой вероятностью продолжает служить нашим интересам сегодня», как выразился исследователь Дэвид Басс.

Специалисты по психологии развития говорят, что ревность впервые проявляется еще в младенчестве, когда ребенку примерно восемнадцать месяцев, но при этом ее значительно опережают радость, печаль, гнев и страх. Почему так поздно? Подобно стыду и чувству вины, ревность требует того уровня когнитивного развития, на котором человек учится отделять свое «я» от других.

Еще одним камнем преткновения в дебатах о ревности является гендерный вопрос. Традиционно мужская ревность связывается с риском оказаться неуверенным в отцовстве, а женская – с опасением потерять обязательства и ресурсы, необходимые для воспитания детей. В результате в общественном сознании женская ревность считается в первую очередь эмоциональной, а мужская – сексуальной. Интересно, что исследования показывают обратное в гомосексуальной среде: лесбиянки более склонны к сексуальной ревности, чем геи, а геи чаще подвержены эмоциональной ревности, чем лесбиянки. Можно предположить, что эта перемена мест подчеркивает, что мы чувствуем себя наиболее уязвимыми в той сфере, где наименее защищены.

В последние несколько лет я встречала много людей, решительно настроенных развенчать привычные представления о ревности, особенно среди тех, кто практикует консенсуальную немоногамию. Одни выводят опыт Полли на новый уровень, намеренно используя ревность в качестве эротического катализатора. Другие усердно работают, чтобы вовсе оставить ревность в прошлом. Многие из тех, кто придерживается полиамории, утверждают, что приучили себя давать эмоциональный ответ в форме комперсии – чувства радости при виде партнера, который наслаждается сексуальным контактом с другим человеком. В своей приверженности множественной любви они активно работают над преодолением ревности, считая ее неотъемлемой составляющей парадигмы собственнических отношений, которую они хотят превзойти.

«Порой я чувствую ревность, когда вижу ее с другими девушками, – призналась мне Анна. – Но я напоминаю себе, что это мои чувства и мне с ними разбираться. Я не виню ее за то, что она их вызывает, и не позволяю себе поддаваться им, тем самым ограничивая ее свободу. Я знаю, что она старается не вызывать во мне таких чувств намеренно, и поступаю так же по отношению к ней, но мы не в ответе за чувства друг друга». Такого обычно не услышишь от традиционных пар, которые, как правило, ожидают, что каждый из партнеров будет работать над тем, чтобы не вызывать и намека на нежелательные чувства. Вместе с тем я встречала и множество немоногамных пар, партнеры в которых мучились от сильнейших приступов ревности.

Нам только предстоит узнать, можем ли мы – и должны ли – оставить в прошлом эту слишком человеческую черту. Определенно, ревность, корни которой уходят к патриархальным представлениям о собственничестве, сегодня подлежит пересмотру. Отношения, в которых пары пытаются завладеть всеми мыслями друг друга, зачастую можно укрепить, если немного ослабить контроль. Однако прежде чем отправить ревность в анналы истории, давайте прислушаемся к шепоту Эроса. В мире, где так много долгосрочных отношений страдает в большей степени от монотонности и привычки, чем от тревожных чувств вроде ревности, эта эротическая ярость может сослужить хорошую службу, если мы готовы смириться с уязвимостью, которая неизменно сопутствует ей.

Кинжал романтического предательства остер с обеих сторон. Им мы можем ранить себя, указывая на свои недостатки, подчеркивая ненависть к себе. И мы можем обратить его против врага, чтобы он испытал ту же нестерпимую боль, которой подверг нас. Одни обращают кинжал внутрь; другие направляют его острие на противника, будь то в реальной жизни или в воображении. Мы колеблемся между депрессией и негодованием, между апатией и ослепительной яростью, между поражением и контратакой.

«В один день мне кажется, что мы сможем преодолеть все трудности, а на следующий чуть не лопаюсь от ненависти к ней и сомневаюсь, смогу ли еще хоть раз на нее посмотреть, – говорит мне Гайя. – Я злюсь на себя за мягкость, за понимание, а затем так накручиваю себя, думая, что я полная неудачница, что у меня появляется желание забрать у нее ключи и рассказать нашей дочери, что она сделала. Я терпеть не могу все эмоциональные перепады. Я презираю ее за то, что она разрушила мой мир, просто потому что ей нужно было «почувствовать себя лучше». Меня убивает ее эгоизм».

Для Бадди самокритика и презрение к неверной жене дошли до пика в минуту отчаяния: «Я лежал в постели, рыдая, с засунутым в рот дулом дробовика и держал палец на спусковом крючке. Я был на дне, – сказал он мне, но уже в следующей фразе сверкнула другая грань кинжала: – Когда жена написала мне и спросила, все ли в порядке, я ответил: «Все в порядке, если не считать засунутого в рот дробовика». Находясь на пороге самоубийства, Бадди смешал саморазрушение с упреками. «Видишь, до чего ты меня довела?»

Зачастую наши реакции непредсказуемы даже для нас самих. Минь очень сдержанна, она прекрасно справляется со своими обязанностями сиделки и никогда не повышает голос. Она в совершенстве овладела искусством самобичевания. Она не помнит даже, был ли в ее жизни момент, когда она не винила себя, если вдруг что-то шло не так. «Мое детство можно описать тремя словами, – вспоминает она. – Это я виновата». Но рев, который вырвался из ее горла, когда она узнала об онлайн-похождениях мужа, удивил ее едва ли не больше, чем его. Она не взрывалась так долгие годы. «Всякий раз, когда он пытался защититься, я просто велела ему заткнуться к чертовой матери. Такое впечатление, что на мою защиту встало мое альтер эго. Я долгое время позволяла ему вести себя по-скотски и винить меня во всех грехах. В ответ я лишь упорнее старалась ему угодить. Он попытался даже обвинить меня в своей измене. Он сказал, что все его друзья сочувствуют ему, потому что он занимается сексом лишь дважды в неделю. Я разорвала его на куски».

Жестокая логика самобичевания

«В ванной шумела вода, поэтому я вошел, чтобы сказать ей, что уже дома, и увидел ее обнаженной в компании моего лучшего друга. – Дилан содрогается при этом воспоминании. – Меня до сих пор поражает, как я поверил ей, что ничего не было, что они просто вернулись с пробежки и решили принять душ. Как можно быть таким глупым?»