— Она убивала детей?

— Сначала топила в ванне. Огромной такой, с ножками в виде львиных лап. И пела колыбельную, погружая малюток в ледяную воду. Позже она соорудила в подвале крестообразную купель и топила детей там.

Антон поежился, вспомнив мелодию, звучавшую сквозь шум радиопомех. Трескучую песню безысходности, колыбельную ночи и тайги.

Канарейка клевала зерно из кормушки.

— А откуда известны эти подробности?

— Одному ребенку удалось сбежать. Он рассказал соседям о зверствах, творимых в приюте.

— И Верберову арестовали?

— Нет. Крестьяне свершили самосуд. Пока кто-то ехал за жандармами, компания подвыпившей молодежи ворвалась в дом. Судя по полицейским отчетам, они поймали маньячку в подвале, возле плавающего в купели бездыханного ребенка. Ее избили, обрили наголо и четвертовали. Ты знаешь, что такое «четвертование»?

— В общих чертах.

— Ее привязали к четырем лошадям и разорвали на четыре части.

— Поделом, — сказал Антон.

— В процессе обыска полиция выкопала из подпола девятнадцать трупиков.

На дагеротипии усатый мужчина в форме изучал вспаханную лопатами землю.

— Так все и началось. Там — где должно было бы закончиться.

Смирнов разложил перед гостем газетные вырезки, упакованные в целлофановую оболочку. Заголовки с ятями, упраздненная буква «i», желтизна бумаги указывали на дореволюционное время.

— Первое упоминание о Пиковой Даме датируется восьмым годом. Демон в обличье молчаливой женщины с бритой головой. А Пиковая — из-за разодранного черного платья. Пресса считала, это розыгрыш, суеверия, но гибли дети. Простой люд покидал деревни, бросал имущество — лишь бы уберечь отпрысков. Вот здесь, — Смирнов подчеркнул пальцем. Заголовок статьи вопрошал «Мор или колдовство?». — Семеро малышей за одну ночь. И это только известные случаи.

— Семеро, — прошептал Антон.

— В восемнадцатом году красные агитаторы использовали образ Пиковой Дамы как иллюстрацию к дремучим суевериям. Журналист подробно пересказал деревенские слухи о детоубийце из ада. И опроверг их, конечно. Здесь он пишет — со слов безграмотной сельской бабы, — что Пиковая Дама ищет себе физическую оболочку, но дети тесны для нее и в гневе демон убивает их. Дальше — пауза на шестьдесят лет.

Смирнов зашуршал документами, разгладил газетный листок.

— Скажи, ты слышал о Пиковой Даме раньше? Может, в детстве?

— Да, — подтвердил Антон. — Ею пугали нас в Артеке. Я думал, она как «зеленая рука» или «красное пятно».

— Пионерская страшилка, — заключил Смирнов. — В восемьдесят первом трое подростков погибли в пионерском лагере. Их тела нашли в туалете. Подозревали групповое самоубийство, но следов яда не выявили. Ничего необычного.

— Они ее вызывали.

— Да. И в девяносто пятом. — Смирнов подал газету. Номер еженедельника «НЛО», рассадника вульгарных статеек. Два дня назад Антон высмеял бы такой аргумент. Но сегодня он вчитывался напряженно в расплывающийся текст. «Убитая горем мать винит Женщину из зеркала». — Сестры-школьницы покончили с собой. Повесились на колготках. За день до этого их отправили на лечение в психдиспансер. Догадайся почему.

Ответа не требовалось.

— Тысяча девятьсот девяносто восьмой.

«К детям приходит призрак из Зазеркалья». По бокам колонки — статьи о болотной церкви и снежном человеке. Вот где пряталась Пиковая Дама. Среди бредовых сенсаций. Между Кровавой Мэри и «зеленой рукой». И никто не принимал всерьез слова отчаявшихся бедолаг.

— А вот тут. — Смирнов расстелил газету с фотографией, сделанной из башенного крана. Стрелу озаряли вспышки маячков. — Автор предположил, что существует подростковая игра, приводящая к трагическому исходу. Что-то вроде групп смерти, о которых заговорили гораздо позже. Мальчик выбросился со строительного крана. Он боялся зеркал.

— Ты сам все это собрал? — Антон оглядел стопки фотографий и вырезок.

— Да. Были причины.

В клетке канарейка расправила крылья, склонила набок голову.

— Но чем нам это поможет?

— Чем это поможет вам? — Смирнов дистанцировался от гостя с его щекотливыми проблемами. — Не хочется тебя пугать, но ты приехал слишком поздно. Слишком — пойми.

— Должен же быть способ! Прогнать ее…

— Нет никакого способа. Я знаю наперед.

— Что знаешь?

— Чем все кончится.

— О нет. — Антон поднялся со стула, стиснул зубы. — Нет-нет, приятель. Черта с два.

Он отказывался верить. Допустить, что кто-то — живой или дохлый — посягнет на его малышку.

— Антон, я этим больше не занимаюсь. И кстати…

Птичка спорхнула с жердочки и ударилась о прутья лимонной грудкой. Мужчины обернулись.

— Чего она? — встревожился Антон.

Канарейка словно обезумела. Она металась по своему домику, атакуя решетку, брызгая перышками. Грызла клювом металл.

Смирнов резко отпрянул от стола. Ножки стула взвизгнули о паркет. Фотография маленького мушкетера шлепнулась на пол. Стекло треснуло.

— Ты что-то привез с собой? — Смирнов дернул гостя за рукав. Канарейка бесновалась и, кажется, твердо вознамерилась убить себя, расшибиться в лепешку.

— Что? О чем ты?

— Какой-то предмет? Вещь, принадлежавшую покойнику? Скорее!

Антон лишь взглянул на оставленную в углу сумку, а Смирнов уже рылся в ней.

— Это? — закричал он, как человек, обнаруживший в кармане тикающую бомбу. — Это оно?

— Да, — выговорил Антон.

Смирнов кинулся к окну, распахнул форточку и вышвырнул наружу планшет Чижика. Гаджет полетел в кусты диском для фрисби. Ошарашенный, Антон не мог вымолвить ни слова. Канарейка постепенно утихомиривалась. Перышки кружились по комнате. Стол усеяли вырезки старых газет, вопящие о смертях и ужасе. Шевелились от сквозняка, ползли по столешнице к Антону.

Смирнов отдышался, вытер взопревшее лицо. Подобрал фотографию, сдул пылинки. Трещина рассекла лицо мальчика, точно так же, как рассекала отражение трещина на старом зеркале в гостиной Рюминых. Схожесть узоров пугала. И если бы только она…

— Сколько, ты сказал, лет твоей дочери?

— Я не говорил. Скоро тринадцать.

Карие глаза Экзорциста устремились в пустоту.

— Кажется, — сказал он, — эта история никогда не кончится.

— Ну, мам, это же просто. — Аня подцепила ролл, макнула в соевый соус.

Марина нарочито неловко, чтобы повеселить дочь, распялила палочки для еды, выронила рисовый комочек обратно на тарелку.