– Это курица?

Криспин расхохотался над своей полной тарелкой.

– Хотел бы, чтобы это была она.

– Это кролик, Руби, – ответила Элизабет. – Очень питательно. И они тут вокруг бегают, дикие.

Я склонилась над тарелкой.

– Бедный кролик.

Прошла пара секунд, прежде чем я поняла, что произнесла это вслух.

За столом повисла тишина, потом Криспин радостно завопил и покрутил пальцем у виска.

Элизабет заметила, как я смотрю на чучело, когда провожала меня спать.

– Тебе нравится наша зверушка; думаю, это енот, хотя точно сказать не могу. Здесь было множество странных вещей, когда мы въехали, остались от прежних хозяев. Многое, правда, пришло в негодность.

Я поднялась за ней по лестнице; струящаяся зеленая юбка Элизабет стелилась по темно-красному ковру, было похоже на Рождество. По-моему, я на мгновение заснула на ходу, потом она повернула голову, и я увидела ее белую скулу и спадающие рыжие волосы, и это зрелище меня разбудило.

– Я поселю тебя в библиотеке. Можно постелить на диване. Во всех свободных спальнях течет потолок.

Мне внезапно захотелось спросить, не может ли она быть моей настоящей матерью, эта мысль пришла сама, так сразу, и показалась такой безошибочной. Потом я вспомнила, как Том говорил, что его сестре всего шестнадцать, и мысленно отругала себя за спиной Элизабет.

– Пришел.

Отец Анны продолжает мешать чай, сидя за кухонным столом, но уже видит, что машина Льюиса подъехала. Теперь он собирает все силы, чтобы встретиться с младшим мужчиной.

– По-прежнему не понимаю, чего ты не хочешь за него выйти, он точно предлагал?

Отец Анны не может до конца поверить, что девушка в положении его дочери может отвергнуть такое предложение.

– Папа, перестань. И постарайся быть с ним милым.

Ее папе запрещено совершать какое-либо отмщение или даже учить Льюиса жить, – Анна и ее мать запретили, но он не обязан изображать, что его это приводит в восторг. Не обязан он быть мягким и приветливым с человеком, который обрюхатил его девочку.

Анна открывает дверь. Домик такой маленький, что Льюис заходит прямо в комнату, где они едят, готовят и смотрят телевизор. Он приносит с собой день, такое ощущение, что он всегда это делает. Внешний мир цепляется за складки его длинного плаща. Он склоняет голову, и обе женщины вскакивают, желая, чтобы встреча прошла гладко, чтобы все было если не по-дружески, то хотя бы без проблем.

– Как жизнь, парень? – Отец Анны не улыбается.

– Да ничего, – отвечает Льюис, и Анна с Синтией успокаиваются.

– Ты все собрала, лапа? – спрашивает Льюис.

Он не хочет тут задерживаться.

– Все в гостиной.

Ее вещи ждут там с прошлого вечера, они уже промерзли насквозь. Маленькую комнатку открывают только на Рождество. Когда Анна приезжает на новую квартиру, ее вещи и вещи Руби оттаивают целую вечность. Холод пробрался в самое нутро чемоданов.

До того, как они уедут, Синтия непременно хочет что-то подарить дочери. У них так мало вещей, что она долго ломала голову, что бы это могло быть. Она всегда тяжело работала: копала картошку, смотрела за детьми, даже официанткой в баре была, а муж трудился шахтером. Но выбирать особенно не из чего. В конце концов она останавливается на зеленом чайном сервизе, который принадлежал еще ее матери в тридцатые годы. Он хранится в серванте, стоящем у дальней стены.

– Нет, ты что, я не могу.

Анне он на самом деле не нужен. Чашки слишком маленькие для рук Льюиса. Они никогда не будут пользоваться этим сервизом.

– Бери, бери, ты должна.

Синтия уже укладывает сервиз, заворачивая чашки и блюдца в старые кухонные полотенца для защиты.

– Я должна тебе что-нибудь дать – в новый дом. Смотри, полоскательница, – смеется она. – Кто теперь пользуется полоскательницами? Ну да ладно, сервиз лучше не разрознивать.

Есть еще кувшин для горячей воды с хромированным покрытием и прочие мелочи – сахарница, молочник. Анна представить не может, что она со всем этим будет делать.

Коробка с чайным сервизом означает, что ей придется неудобно раздвинуть ноги в стороны по дороге в Коулфорд, в квартиру, которую Льюис снял вместе с помещением внизу. Руби лежит в переносной люльке на заднем сиденье. Когда Анна оглядывается, чтобы проверить, как она там, девочка с серьезным лицом смотрит в потолок машины.

– Я не буду переносить тебя через порог. – Льюис произносит это мягко, вставляя новый блестящий ключ в замок двери рядом с витриной.

– Да ты нас все равно бы уронил, – отвечает Анна, держащая малышку на руках, повыше.

Она понимает, что это его заявление: я предлагал сделать все правильно, ты мне не позволила. Она не хочет пытаться объяснить ему, как ушло время, когда: «Мы справимся, все будет хорошо», – пришлось на конец, а не на начало. Это что-то изменило в ней, все те месяцы в одиночестве, когда внутри у нее росла Руби. Она любит родительский домик, но теперь чувствует, что ей там не место, словно она ребенок-переросток, который совершил что-то дурное. Ее родители были настоящими взрослыми, пусть и не могли больше сделать ничего серьезного – например, ребенка. Живот у нее отрос куда больше, чем она ожидала, и она сидела вечерами с матерью за кухонным столом, а ее огромный живот торчал перед ней, и руки бесполезно висели по бокам. Все это было неправильно, совсем неправильно.

Теперь Льюис открывает дверь на лестницу, где пахнет плесенью и на полу валяется куча нераспечатанной почты. Они поворачиваются друг к другу и одновременно начинают смеяться, с какой-то радостью, потому что оба чувствуют, что вырвались из плена, когда открывается эта дверь. Льюис наклоняется, сгребает письма одной рукой и сваливает их на тумбочку.

– Идем, я тебе тут все покажу.

Большая кровать с желтым гобеленовым покрывалом, стоящая наверху в солнечной спальне, выходящей на улицу, выглядит так маняще, что вскоре они забираются в нее, оставляя Руби гулить в переносной люльке за открытой дверью в гостиную.

Потом Льюис показывает ей помещение внизу. Он планирует открыть кофейню, раз уж решил поселиться здесь и обустроить жизнь для Анны и Руби.

– Нравится? – все время спрашивает он. – Что думаешь?

– Замечательно, Льюис, – улыбается она в ответ.

Украдкой она выглядывает в окно, отмечает, что до главной улицы квартал, и гадает, кто сможет найти это место.

– Поставлю на углу указатель, – говорит Льюис, словно уловив ее сомнения. – Это будет первая кофейня. Я хочу целую сеть открыть. Деньги приносят как ничто другое. Никому теперь не нужны старые суетливые чайные.