какой водоворот угодило ее «горе»? Хотя, нет, не интересно. Конечно же, принялась бы истерить, обвинять, возмущаться. Анна не могла припомнить ни единого случая, чтобы мать была довольна и похвалила бы ее, даже за самую малость. Но Анна не обижалась, а за что ее, собственно, хвалить – училась на четверки, и это было плохо, ведь надо на пятерки; водилась с дворовой ватагой, а должна была сидеть дома и читать Достоевского или Пушкина; особенной красавицей не слыла, а должна была… и так до бесконечности. Иногда они вместе выбирались в гости, и каждый раз мать заставляла ее что-нибудь спеть или продекламировать перед своими подругами. Анна стеснялась, краснела, сбивалась, а мать настаивала… и потом дома отчитывала ее.

Долгие годы Анну съедало чувство вины, и она часто думала, что было бы, если б не тот гриб, а еще лучше, если б ей и вовсе не родиться. Тогда мама наверняка была бы счастлива, именно так – ее расстраивал сам факт существования дочери. А как это исправишь? Вот Анна и смирилась, а со временем даже согласилась: за что ее любить-то? Она была ни что иное, как «горе мое».

Вот и теперь мать наверняка сказала бы: «Ну я так и знала, что ты вляпаешься во что-нибудь подобное! Докатилась! А все характер твой несносный!»

Характер… Вот и муж все причитал, что с ней слишком сложно, что ему надоело терпеть ее выкрутасы, без нее гораздо проще, а яичницу он и сам себе сладит, да еще и получше. Мол, такой злыдне нужно жить одной… и смеялся над ней, когда она заговаривала о детях – куда, мол, ей, такой нищей, зарабатывала бы побольше, тогда бы и вякала, не повесит же он себе на шею еще и ребенка, ишь, чего захотела.

Анна тяжело вздохнула и уставилась в окно. Впереди показался огромный рекламный баннер со смеющейся длинноволосой блондинкой райской красоты. Надпись внизу гласила:

«Жизнь радует нас все больше и больше.

Просто доверься ей».

При виде этой счастливицы Анне стало невмоготу, из глаз потекли слезы, тихие, горькие.

– Почти приехали, – Степан прервал самокопание и внутренние стенания Анны. И очень удачно прервал, иначе она ела бы и ела себя до бесконечности. И так было всегда, когда она вспоминала свою маму, и ничего с этим не поделать, как ни старайся.

– Аня, вы меня слышите? – Степан озабоченно заглянул ей в глаза и накрыл ее ладонь своей огромной лапой.

От неожиданности Анна поспешно выдернула руку и принялась намертво зачехлять свой куцый полушубок… А где же шарф?

– С вами все в порядке? – забеспокоился Степан, заметив в ее глазах испуг. – Не волнуйтесь, под поезд бросаться не собираюсь, – огрызнулась Анна. – Одного трупа на сегодня достаточно.

Рядом с домом парковка была забита, и им пришлось проехать вперед и завернуть за угол, прежде чем удалось приткнуть машину между сугробами. Анна неохотно вылезла из нагретого салона, и они побрели к небольшому магазинчику, в витрине которого, мерцающей мягким голубым светом, громоздилось великое множество книг, больших и маленьких, толстых и тонких, новых и ветхих.

Такие магазины всегда вызывали у Анны особое чувство, она могла торчать в них часами, рассматривать и перелистывать новинки, вдыхать их ни с чем не сравнимый запах, который уносил ее далеко в прошлое или, наоборот, в будущее, во всяком случае подальше от настоящего.

– А не поздно ли для покупок, уже ведь почти двенадцать? – спросила Анна, пытаясь рассмотреть есть ли свет внутри магазина.

– Поздновато, конечно, но откладывать визит на утро в таких обстоятельствах было бы ошибкой. Тут уж не до приличий.

Степан вежливо пропустил Анну вперед, и за ними приятно, как в кофейне, звякнула дверь.

– Чего вы так долго? Я вас уже давно жду! – услышали они хрипловатый мужской голос, заторопились и, преодолев небольшой лестничный пролет, оказались в густо заставленном высоченными стеллажами помещении. – Ну идите же сюда скорее! Что вы там топчетесь?

Анна увидела, как им навстречу из полумрака выезжает инвалидное кресло-коляска, и в первый момент даже отшатнулась, таким неожиданным было его появление.

– Здравствуйте, Кирилл Львович, – Степан устремился навстречу коляске и сидящему в ней старику, абсолютно лысому, на вид лет девяноста, не меньше.

– Кто вы такие? – удивился он и отпрянул назад.

– Добрый вечер, – Степан протянул ему руку. – Я друг Карецкого, Степан Евграфов.

Приблизившись почти вплотную, Кирилл Львович протянул ему в ответ свою сухую ладонь. Степан осторожно пожал ее и поспешно выпустил, словно боясь покалечить своей могучей лапищей.

– Ах вот как! Рад знакомству, много о вас слышал от Василия.

– Я тоже рад и тоже много о вас слышал… хорошего.

– А кто эта прекрасная незнакомка?

Степан отступил в сторону:

– Это Анна.

– Понятно…

– Мы, наверное, невовремя, уже поздно? – неуверенно спросила Анна, подходя ближе, и Кирилл Львович удостоил ее внимательным взглядом своих светло-голубых, пронзительных глаз, словно рентгеном просветил.

Она, в свою очередь, тоже его рассматривала. Внешность старика была весьма примечательна: лицо аскетичное, породистое, чуть приподнятый подбородок, гордая посадка головы – все это будто свидетельствовало о его дворянских корнях.

– Я, мадмуазель, заядлый полуночник, так что вы мне не помешали, я уже очень давно живу на этом свете, и вряд ли мне вообще что-то может помешать, – произнес Кирилл Львович, нажал кнопку на правом подлокотнике и, развернувшись, покатил в глубь магазина, да так проворно, что Анна со Степаном едва за ним поспевали.

Миновав два небольших зальчика с книжными стеллажами, инвалидное кресло затормозило около небольшого деревянного столика с резными ножками в виде львиных лап. Они оказались в уютном закутке, все стены которого были завешаны странными картинами.

– О, богиня Лакшми, – Анна указала на многоруких женщин.

Кирилл Львович растянул в улыбке свои бескровные губы:

– Не совсем. Это все Деви, богиня-мать. Я, видите ли, интересуюсь индуистской мифологией.

Анна пригляделась к картинам и только тут заметила, что это действительно не Лакшми из ее медитации. Богиня была изображена в разных ипостасях, то умиротворенная с улыбкой, в красных одеждах, в короне из драгоценных камней, то в жутком виде, верхом на льве или сидящая на ложе из змей, с ожерельем из человеческих голов, с синим телом, пьющая кровь из черепа, с поясом из рук, а в ушах, как украшения, два трупа.

– Бр-р, – Анну передернуло. – Жуть какая.

– Ничего ужасного, – покачал головой старик. – Просто это ее разные ипостаси, воплощения. В Индии в них не находят ничего отвратительного, там до сих пор процветает, например, культ Кали.

На самой большой картине был