долго, а вот уволить запросто. Так что не рискуй.

Маша ушла, а я спросила:

– Баба Поля! В восемьдесят седьмом году сюда пришла работать на зелени девушка молоденькая. Рыженькая такая, голубоглазая, вся в веснушках, невысокая, худенькая. Ее звали Галя. Вы ее, случайно, не помните?

– Это Тарасючка с Сосновки, что ли? – уточнила старушка.

Я подобрала с пола упавшую челюсть и согласно покивала – слов у меня не было.

– Ты глаза-то не таращь! – усмехнулась баба Поля. – На память я, конечно, не жалуюсь, но я ее не помнила, а вспомнила, когда мне о ней Валька рассказала – они с одной деревни. Редкой гадиной девка оказалась!

– И чего ж такого она натворила?

– Валька ее пожалела, из деревни вытащила, у себя поселила, сюда устроила, заместо матери ей была. А та через год отсюда сбежала и пропала на много лет. Это уж потом Валька ее адрес в Тарасове узнала и что при больших деньгах она. Вот как Вальку жизнь пришибла, так она к Гальке и поехала денег занять, а та ей – от ворот поворот. Вот Валька на нее и разозлилась. А с кем ей поделиться-то, как не со мной? Мы же с ней бок о бок столько лет проработали. Ровесниц наших уже нет: кого – здесь, а кого – на этом свете.

– А поговорить с этой Валентиной можно?

– Чего же нет? Дома она. Неделю отстояла, теперь отдыхает с бутылкой в обнимку. А когда-то сама хозяйкой была, – выразительно произнесла старушка. – Только зачем она тебе сдалась?

– Тарасючка одному очень близкому мне человеку большую свинью подложила. Вот я и хочу разузнать о ней побольше, чтобы придумать, как поквитаться, – объяснила я.

– Святое дело, – одобрительно покивала баба Поля. – Ну адрес-то Валькин я тебе дам, это здесь недалеко.

– А может быть, вы ей позвоните предварительно? Ну, чтобы она не очень удивилась моему приходу, – попросила я.

– А можно, – согласилась старушка и позвонила Валентине, а договорившись насчет меня, написала на туалетной бумаге ее адрес и предупредила: – Ты без бутылки к ней не ходи, а то не будет разговору.

Поблагодарив старушку, я достала из кармана мелочь, чтобы заплатить за посещение туалета, но она только рукой махнула – иди, мол, так.

В туалет мне было не надо, а вот положить диктофон в потайной карман джемпера – да, потому что запись моего разговора с Валентиной явно лишней не будет.

Потом я вернулась в павильон и нашла Машу.

– Ну что? Помогла она тебе?

– Да, спасибо. Это какая-то Валентина, что здесь рядом живет.

– Поняла я, о ком ты. Жалко бабу. Все у нее в шоколаде было, три точки здесь держала, а потом в один день все потеряла. У них во дворе дома теплица была, где они зелень выращивали. А их соседи дом надстраивали и пригнали автокран, чтобы плиты перекрытия положить. Вот одна из них с цепи и сорвалась, стрелу повело – и все это на теплицу, где в это время дядя Степа, Валин муж, был. Теплица в хлам, весь урожай битым стеклом засыпан, а дядю Степу насмерть арматурой придавило. Валя первое время совсем никакая была, потом оправилась немного, но уже не та, что раньше. Теперь от хозяина торгует.

– Несчастная женщина! – искренне сказала я. – Ладно! Спасибо тебе за помощь! Пойду закуплюсь и к ней – поговорить надо.

В ближайшем супермаркете я купила большую бутылку хорошей водки, пакет апельсинового сока, упаковку хлеба для сэндвичей – если она пьет, так, может, у нее и хлеба-то нет, и несколько нарезок колбасы и мяса.

Дом Валентины оказался действительно недалеко и выглядел вполне прилично. Калитка была закрыта на петлю, и от нее к дому вела расчищенная от снега дорожка. Собаки видно не было, и я безбоязненно вошла во двор, закрыла за собой калитку и направилась к дому. Поднялась на подметенное крыльцо, потопала, чтобы стряхнуть с ног снег, и позвонила. В окне рядом с дверью появилось женское лицо, и я крикнула:

– Я Татьяна. Вам насчет меня баба Поля звонила.

Дверь открылась, и я увидела совершенно нормальную пожилую женщину, которая пригласила меня внутрь.

Войдя, я огляделась и удивилась – это был совершенно нормальный, ухоженный дом. Какая же она алкашка, удивилась я и, показывая ей пакет, сказала:

– Я тут с гостинцами.

Я повесила на вешалку свой пуховик, скинула сапоги, якобы поправляя джемпер, включила диктофон и прошлепала вслед за хозяйкой в кухню, где стала выкладывать на стол свои покупки. Валентина, взяв бутылку водки, посмотрела и сказала:

– Видно, здорово тебя Галька обидела, если ты так потратилась.

– Не меня, а очень близкого мне человека. А водку такую купила, потому что мне же ее тоже пить, – объяснила я.

Я присела на стул, а она стала накрывать на стол: выложила мою нарезку, достала соленья, нарезанное сало и горчицу.

– Тебе небось сказали, что я тут пью без просыпа, вот ты и решила, что у меня здесь даже закусить нечем? – заметила она.

– Знаете, редкий человек после такого несчастья, как у вас, выстоять сможет.

– А у меня закалка деревенская, сызмала к труду приучена. Как жизнь ни бьет, а жить-то надо! А чтобы жить, надо работать! Ну что? Давай за знакомство! – предложила она, разлив водку по рюмкам.

– А можно стакан, чтобы запивать, а то я так не умею, – попросила я.

Она достала большой бокал, в который я налила сок, и мы выпили.

– Ну, говори, что тебе надо. То, что обидели, понятно. Что делать собираешься? Отомстить хочешь? – спросила Валентина, и я согласно покивала. – Не связывалась бы ты, девонька, с Галькой.

– Вы расскажите мне о ней, а уж я найду, к чему прицепиться, – попросила я.

– Ну, слушай, – пожав плечами, начала Валентина. – Я Гальку с пеленок знаю. Она после школы не знала, куда приткнуться, вот я ее в город и забрала. Нам со Степой, мужем моим покойным, детей бог не дал, так я ее предупредила, что, если она ему глазки строить будет, я ей их самолично