тем же вечером за ужином. «Отец отчитал меня перед остальными. Сказал, чтобы я не рассчитывал, что он будет подвозить меня с работы. Он заявил: “Там всего километра четыре. Когда я был мальчишкой, то ходил и дальше, под снегом и дождем”. Он называл меня “наш мелкий воришка”. Долгое время после этого он говорил: “Как сегодня наш мелкий воришка? Сумел что-нибудь стащить?”»

В школе стали говорить, что Кит оказывает на других детей дурное влияние и что канадцам нельзя доверять – «они говорили, что все канадцы – банда ворюг». В школьном автобусе соучастник их преступления отвернулся от Кита. «Так что я вернулся к тому, с чего начал, – никаких друзей. Для меня привычное дело».

Вскоре после этого он ввязался в свою первую драку и выбил противнику передний зуб. «Это была честная драка, и силы были равны, но меня сделали виноватым, потому что я был крупнее. Я начал привыкать к тому, что вечно попадаю в неприятности».

3

Альбомы смерти

К восьмому классу Кит начал все чаще погружаться в мечты и фантазии. В своем мире он был выше ростом, умнее и красивее остальных мальчишек, а все девочки таяли от его улыбки. Он представлял, что служит в Королевской канадской конной полиции, носит алый мундир и кожаные сапоги и форма выгодно подчеркивает его мощную фигуру. Он написал своему дяде Расселу, ветерану КККП, старшему сержанту, и вскоре начал получать от него через отца важную информацию и книги про службу. Правда, полицейские должны были проходить испытания, включавшие забег на пятнадцать километров – непреодолимая дистанция для неуклюжего Кита.

Однажды родственник показал ему свои фотоальбомы со снимками вражеских солдат, которых он, по его словам, убил во Вьетнаме. Сначала Кит не заинтересовался ими, но постепенно его охватило возбуждение. «Он рассказывал мне, как выдергивал дикарям зубы плоскогубцами и как десантники использовали их вместо мишеней, чтобы поупражняться в стрельбе. Он признавался, что от криков вьетнамских женщин у него сразу вставал. Его рассказы будили во мне воспоминания о кошках и собаках, которых я пытал в Чилливаке, как я бросался камнями в уток и проламывал им черепа. Временами, разглядывая те поляроиды, я мечтал оказаться во Вьетнаме. Он говорил, что стрелять по людям – особенное удовольствие. Рассказывал, как отстреливал дикарям пальцы с пятидесяти шагов. Когда я думал об этом, у меня тоже вставал».

Киту хотелось кого-нибудь убить, но в штате Вашингтон выбор у него был меньше, чем в Канаде. Дом в Селе находился всего в паре километров от центра городка, и за много недель там можно было не увидеть ни одной бродячей собаки или кошки. Но даже если они попадались, у Кита не было подходящего оружия. «Помню, как я убил одного кота из воздушного ружья – загнал в угол и стрелял, стрелял в него, пока он наконец не свалился на землю. Он громко мяукал при каждом выстреле. Я старался целиться ему в нижнюю часть и в зад. Я раздробил ему лапы камнями, тыкал в него, чтобы он подскакивал. Понадобилось пятьдесят шесть выстрелов из воздушного ружья, чтобы он сдох».

4

Кровные братья

К четырнадцатому дню рождения Кита Лес построил на их землях мастерскую и привлек троих сыновей к изготовлению анкеров, которые покупали фермеры, выращивавшие хмель, по всему миру. Он платил детям полтора доллара в час, и Кит был рад возможности подзаработать, поскольку газеты на новом месте не развозил. «Брюс был старшим, и газеты достались ему. Мы с Брэдом по очереди разгружали ящики и мотки проволоки весом почти сто десять килограммов. Я таскал их легко, словно спичечные коробки. Однажды я голыми руками поднял восьмицилиндровый двигатель и достал его из машины. Я был силен, как тяжелоатлет, но долгое время не понимал этого. Однажды я боролся с Фрэнки Уильямсом и сломал ему запястье. После этого я стал сдерживаться. Люди предупреждали меня, что я не сознаю своей силы.

Работа на отца занимала все мое свободное время. По вечерам мы порой задерживались до десяти, а то и одиннадцати часов, чтобы выполнить свою норму. Каждый день на производстве расходовалось полтонны стали. Если все шло гладко, мы штамповали по две тысячи анкеров каждые две с половиной минуты. Если Брюс не мог развозить газеты, Брэд его заменял, хоть и был младшим. А все задания, где надо было пачкать руки в грязи и машинном масле, грозившие ожогами и отравлением, братья спихивали на меня. Я спорил с ними, но отец всегда вставал на их сторону.

Однажды мы с Брэдом поругались и он сказал, что желает мне смерти. Я закричал: “Хочешь меня убить?” Я ворвался в оружейную комнату и вытащил дробовик двенадцатого калибра. Я сунул его Брэду и сказал: “Ну давай, убей меня, придурок!” Брюс нас разнял. С того дня братья для меня умерли. Уверен, они чувствовали то же самое по отношению ко мне».

После стычек с отцом Кит обращался к матери за поддержкой – стандартная схема в их семье. «Отец велел нам вести свою бухгалтерию и подбивать баланс. Он брал с нас деньги за кров и стол – тридцать баксов с меня, – и мы сами покупали себе одежду. Спустя полгода я узнал, что Брюс и Брэд не платят ему. Мама возмутилась, и отец разрешил и мне не платить. Когда я попросил вернуть то, что уже выплатил, он посоветовал мне считать это уроком».

Утешение мальчик находил, просиживая ночи напролет возле костра, который разжигал на краю пастбища. «Огонь всегда меня завораживал. Нет ничего лучше, чем свалить в кучу старые доски и ветки и смотреть, как искры взлетают высоко в небо. Ребенком в Селе я не считал это зависимостью – просто способом снять напряжение. Но позднее все стало гораздо серьезнее. Возможно, это генетическое. Я слышал, что у бабушки Джесперсон было странноватое увлечение огнем. Но никто никогда его не обсуждал».

Иногда Кит оказывался в опасной близости к аресту. «Я приделывал к стрелам взрывающиеся наконечники. Одну я выпустил в дом моей учительницы, бросился оттуда со всех ног и услышал взрыв. Я начинил патрон 30–06 порохом, выковыряв оттуда дробь. Потом вставил туда древко стрелы и замотал проволокой. Вместо детонатора использовал гвоздь в медной обмотке. Когда я стрелял этими стрелами в фанеру сантиметровой толщины, в ней оставались дыры размером с кулак. Но мне казалось, этого недостаточно».

5