– Он из Филадельфии?

– По выговору я бы предположил, что он – уроженец Вирджинии, но он мог бывать и в Филадельфии. Я совершенно не помню, обсуждали ли мы это.

Дюпен слегка поднял брови и кивнул.

– И он ехал в Лондон?

– Да. Мы сели в один поезд, но не вместе.

– С тех пор вы его не видели?

Я отрицательно покачал головой.

– Мистеру Мэкки доставляет такое удовольствие находиться в центре всеобщего внимания, что трудно представить себе его прячущимся на заднем плане, чтобы шпионить за мной. Но никто другой не приходит мне в голову.

Дюпен слегка кивнул.

– Возможно, это он.

Легкий стук в дверь прервал нас.

– Войдите, – откликнулся Дюпен.

Розовощекая девушка открыла дверь, сделала книксен, вкатила в номер небольшую тележку на колесиках и проворно переставила все блюда со стола на тележку, нервно отводя взгляд от Дюпена. Исчезла она буквально через несколько секунд.

Дюпен поднялся и жестом пригласил меня в кресло возле мраморного столика, на котором была разложена его карта.

– Приступим?

Когда мы уселись, он продолжал:

– Был ли мистер Мэкки левшой?

– Левшой? Не имею понятия. А в чем дело?

– Графология свидетельствует, что человек, писавший рекламный буклет «Аристократической гостиницы Брауна», был левшой. Я же полагаю, вам его послал ваш враг.

– Боюсь, не улавливаю логики.

– Я показал буклет портье, когда приехал в гостиницу. Он никогда его раньше не видел и усомнился в его подлинности. Очевидно, мистер Браун не чувствовал необходимости рекламировать свое предприятие.

– Может быть, мистер Браун просто не знает, что некий его служащий проявил предприимчивость и стакнулся с агентом по бронированию номеров, чтобы делиться прибылью от иностранной клиентуры, привлеченной этой рекламой.

Дюпен несколько нетерпеливо покачал головой.

– Тот, кто отправил письма, послал вам и буклет. Он по какой-то причине хотел, чтобы вы остановились здесь, – он указал на своей карте «Аристократическую гостиницу Брауна». – Как мы уже видели, большая часть преступлений была совершена недалеко отсюда и от тех мест, где проживали Арнольды. Ясно, что это имеет значение. Что касается нападений, совершенных за этими пределами, наши преступники преследовали определенных жертв, – он указал на Кэннон-стрит, Боу-лейн и Джонсон-корт. – Мисс Коул, миссис Райт и миссис Смит.

Я заметил, что Дюпен добавил на карту маленькие цифры.

– Вы пронумеровали нападения в хронологическом порядке?

– Совершенно верно, – подтвердил он, указывая на легенду в левом нижнем углу карты, где для каждого номера была написана дата и имя жертвы. – Теперь, когда вы прочли все письма, написанные вашими бабушкой и дедушкой, что вы думаете обо всем этом?

– Честно говоря, я думаю, что письма, написанные начиная с сентября тысяча семьсот восемьдесят девятого года, поддельные. Монастырь на Сент-Джеймс-стрит? Абсурдно.

Дюпен весело фыркнул.

– Абсурдно? Вовсе нет. Хорошо известный монастырь там действительно был.

– В самом деле? Признаюсь, мне эти письма показались довольно бессмысленными.

Дюпен развеселился еще пуще.

– Я полагаю, это чисто английская шутка – называть этих леди сестрами-монахинями, а место их работы монастырем, тогда как их ремесло имеет мало общего с целомудрием. Точнее, именно подразумевает отсутствие целомудрия.

Дюпен явно потешался надо мной, и раздражение помутило мой ум.

– В письме Элизабет Арнольд упоминается театральная постановка и плохое качество исполнения, а еще в одном говорится о переодевании. Это о какой-то пьесе?

Дюпен уставился на меня так, как будто я его разыгрываю.

– Похоже, это действительно чисто английская шутка, – наконец сказал он. – Если помните, Генри Арнольд упомянул некий подарок, оставленный для жены. Этот подарок – орудие, «доспех» для защиты джентльмена, который является поклонником Венеры, богини любви.

Только тут я понял, что подразумевали все эти намеки. Я вновь не разглядел очевидного, потому что не хотел его видеть.

Дюпен, не обращая внимания на мое смущение, продолжал свои безжалостные объяснения.

– Далее, мы знаем, что Элизабет Арнольд, переодетую мужчиной, преследовали после нападения на мисс Форстер, и Генри спас ее, затащив в «монастырь». Он считал это весьма остроумной проверкой маскарада супруги – смогут ли леди невеликой добродетели сообразить, что молодой человек, сопровождающий своего старшего брата, на самом деле – женщина? Просто шекспировская комедия с переодеваниями, разыгранная на улицах Лондона.

– Я не назвал бы это комедией. Мой дед не был простым бабником, охотящимся на знатных леди, а также на леди самого низшего разряда!

– Вы, кажется, рассержены, – сказал Дюпен, подняв брови в удивлении, которое показалось мне фальшивым.

Я был более чем рассержен, но не хотел, чтобы Дюпен счел меня не светским человеком.

– Скорее разочарован, – солгал я. – До прихода этих писем я не знал о своих предках ничего. Я надеялся обнаружить свое благородное происхождение, но получается, что отец моей матери был несостоявшимся актером, зато вполне состоявшимся развратником.

– Грехи отцов необязательно падают на детей – и тем более на внуков. И объективность – это ключ к разгадке тайны, По.

– Разочарование не нарушит моей объективности.

Несмотря на мои попытки сохранять голову ясной, она начинала кружиться от запаха сельди, все еще витающего в комнате. Дюпен заметил мое расстройство.

– Вам не помешал бы свежий воздух. Могу я предложить прогулку по Гайд-парку, пока мы обсуждаем письма? Я запомнил существенные детали.

Я робко засучил рукава, закрывающие мои ободранные руки.

– Признаюсь, я предпочел бы остаться дома. Я плохо себя чувствую.

Мой взгляд скользнул к потустороннему письму, и это не укрылось от Дюпена.

– Я понимаю вашу тревогу. Возвращение этого письма выглядит таинственно, но уверяю вас: это просто чья-то попытка сбить вас с толку. Тайные враги – самые худшие. Чем быстрее мы отыщем вашего противника, тем быстрее раскроем тайну. В этом я уверен.

Я был далеко не так уверен в этом, как Дюпен, но неохотно кивнул, выражая согласие.

* * *

Среди деревьев и трав воздух Лондона казался гораздо чище и приятнее, и все же, идя на запад, через Грин-парк, к юго-восточному углу Гайд-парка, я не мог избавиться от дурных предчувствий. В каждом прохожем мне чудился преследователь, от каждого неожиданного звука мое сердце пускалось вскачь. Если кто-то проходил слишком близко, я немедленно начинал подозревать в нем дурные намерения и сбивался с шага.