Мы тут уже сутки, если верить моим наручным часикам. Они механические, подарок отца на шестнадцатилетие, и вполне функционируют здесь, под землей. В отличие от умных часов Азата, которые перестали работать, потеряв связь с вышками интернета, как и его телефон.

За эти сутки, часть из которых я, слава Всевышнему, проспала, мы успели один раз перекусить яичной лапшой, прогуляться в парочку соседних пещер, связанных с нашей, вернуться обратно… И поговорить.

На совершенно отвлеченные темы, старательно не касаясь той, самой животрепещущей, самой волнующей.

Я периодически обдумывала нужные слова, которыми могла бы донести до своего мужа (как это странно звучит, как странно!), что не хочу с ним быть, что не готова, что так неправильно… И не находила нужных.

Все, что я могла сказать, уже так или иначе было сказано, а все, что он мог мне ответить, уже было отвечено.

Да и имело ли это все сейчас хоть какое-то значение? Мы рисковали отсюда никогда не выбраться. Умереть тут, под каменной толщей.

И, в свете этого, совершенно не важно было, кто мы друг другу, и какие раньше у нас были взаимоотношения и недопонимания.

Я прижимаюсь к теплому боку Азата, щурюсь на огонек единственной свечи, скудно освещающей пространство рядом с нами. Азат в первые же часы нашего пребывания здесь потушил и убрал все лишние свечи, и такие продуманные действия пробрали меня до костей. Я хотела спросить, неужели он думает, что нам придется их… экономить?

Хотела, но не стала, страшась услышать ответ.

Просто трусливо спряталась за уверенность, железобетонную твердость своего спутника, за его широкую спину. И надеялась, что все будет хорошо, что беда нас обойдет стороной.

Азат изо всех сил поддерживал во мне эти эмоции, не позволял скатиться в панику, и вообще, настолько разительно отличался от того Зверя, терзавшего меня в своем доме, делавшего все, что ему заблагорассудится, что мне иногда казалось, будто это два разных человека.

Тот Зверь был жестоким, жутким и самодовольным. Он не слышал никого и ничего. И не считал меня за человека, не видел во мне личность.

А Азат сейчас словно превратился в веселого отчаянного парня, не унывающего, умеющего находить выход из сложных ситуаций. И мне этот парень нравился.

А еще, в его взгляде, когда, задумавшись, он смотрел на меня, чудно переплетались обе личности… Темный, жадный взгляд Зверя и хитрая усмешка Азата…

И мне так нравилось это, так нравилось!

И, да, похоже, я схожу с ума…

Азат что-то мягко урчит мне в ухо, прижимая к себе, даря тепло и уверенность, а я…

Я нежусь в его словах. В его успокаивающем тоне. В его руках, горячих и опытных…

И, когда он мягко кладет меня на спину и наваливается сверху, глядя в глаза черным Звериным взглядом… Я не сопротивляюсь.

Я обману, если скажу, что никогда не задумывалась об отношениях с мужчиной. Конечно, задумывалась, я же живая. И, тем более, видя, как легко мои сверстницы, да та же Лаура, общаются с противоположным полом, невольно примеряешь какие-то роли на себя.

Но, честно говоря, до этих ужасных каникул, в голову ничего конкретного не приходило. Я не думала, каким он будет, мой муж. Не мечтала о нем.

Не представляла наших детей, нашу совместную жизнь.

Я вообще не представляла свою жизнь с мужчиной.

И уж тем более не представляла первую брачную ночь.

Сейчас, гладя в темные, обволакивающие глаза Азата, я думаю о том, что… Что, наверно, это все неправильно.

У меня все неправильно.

И жених, и свадьба… И мое отношение к этому. Неправильное, нетрадиционное. Не уважаю я традиции предков, не хочу смиряться с выбором и судьбой…

Не хочу, но приходится.

Азат ведет себя по-другому сейчас, не так напористо, не так грубо. Он словно… Словно пробует меня, потихоньку, мягко и аккуратно. И обескураживает этим.

Я не ощущаю себя замужем, вот нисколько. И до сих пор то, что меня лишили выбора, ужасает и злит.

Но сейчас, в этой темной пещере, он — единственный мой источник сил, света и энергии. Он — совсем другой. И смотрит на меня так, словно… испытывает то же самое.

Словно я для него тоже — источник сил, энергии и света.

Он тянется ко мне не только телом, но и, кажется, душой. И я не могу ему противостоять.

Мы одни сейчас во всем мире, мы — страшно далеки от нашей привычной жизни и не факт, что получится к ней вернуться… Не факт, что мы не умрем здесь, в этом темном склепе.

И потому все ограничения, все нелепые ситуации, моя злость и обида, его агрессия и непонимание… Все теряет смысл.

Остаемся только мы. Одни, совсем одни.

Неудивительно, что ищем поддержку друг в друге.

— Наи… — шепчет он, обдавая жарким дыханием мои губы, — красивая такая… Пустишь меня?

Я удивленно хлопаю ресницами, не понимая, о чем он. Куда его пускать?

Азат усмехается, считывая мою эмоцию и целует.

Сразу глубоко проникая языком в рот, словно… Словно вылизывает меня изнутри! Это так странно, это так… волнующе.

Все его прежние поцелуи меркнут перед этим: мягким, глубоким, настойчивым и в то же время аккуратным.

Он обхватывает меня за щеки, отстраняется, смотрит в мои потерянные глаза, а затем опять приникает к губам. Больше не спрашивает позволения. Просто берет.

Я только растерянно обнимаю его за шею, ощущая, как кожа начинает плавиться изнутри, как дрожь мурашками разбегается по телу. Это одновременно сладко и страшно.

Азат перестает терзать мои губы, что-то бормочет, спускается горячими губами ниже, к шее и находит какие-то такие местечки, от прикосновения к которым меня словно током бьет.

Я лишь сдавленно ахаю, когда он касается языком ямочки между ключицами, выгибаюсь невольно, сквозь туман в голове слышу треск ворота блузки, и, через мгновение — горячие губы на груди.

Он что-то такое делает со мной, отчего начинает трясти еще сильнее, неосознанно зарываюсь пальцами в густые черные волосы, то ли остановить хочу, то ли, наоборот, продлить все. Сделать так, чтоб не прекращал!

Это сладко, это так сладко, ох!

Не замечаю, как остаюсь без белья, как жадный рот исследует уже впадинку пупка, движется ниже, освобождая от оставшейся одежды. Воздух пещеры кажется раскаленным, мне жарко до невозможности, горячо так, что, кажется, расплавлюсь сейчас! И мощное тело Азата вообще не остужает! Как и его действия, как и его опытные горячие руки, как и его требовательные губы.

Я не могу раскрыть глаз, настолько остро все, настолько чувственно.