для осуществления социалистического преобразования общества. Большевики же, декларируя то же самое положение, видели только в пролетариате источник удержания власти. Таким образом, российские социал-демократы делали вывод, что диктатура пролетариата целесообразна лишь в том случае, если существуют необходимые предпосылки и условия.

Социал-демократы категорически отвергали подмену понятий диктатуры пролетариата и диктатуры партии, так как это противоречило основам научного социализма. «Диктатура пролетариата на основе советской системы»[256], по мнению Мартова, означала попытку установления власти меньшинства над большинством народа. Меньшевики считали, что установление в России диктатуры пролетариата не соответствовало фазе ее общественно-политического развития и отрицали методы осуществления социалистических преобразований, которые фактически использовали большевики. Таким образом, аналогом диктатуры пролетариата в России, по мнению Мартова, должна была стать власть всех трудящихся. В то же время Мартов не считал западноевропейский парламентаризм, как и советскую систему, идеальными формами демократии. В экономической сфере диктатура пролетариата мыслилась в синтезе коллективистского хозяйствования с индивидуальным при возраставшей роли государственного сектора. Исследователь С. В. Тютюкин сделал интересный вывод о понимании проблемы соотношения диктатуры и демократии Мартовым и другими меньшевиками. В частности, он считает, что Ю. О. Мартов в конечном итоге в «Апрельских тезисах», как стали называть его доклад «Диктатура пролетариата и демократия», приблизился к оценке Плеханова об относительной ценности демократии и демократических свобод. Кроме того, исследователь заметил и схожесть взглядов В. И. Ленина и Ю. О. Мартова на соотношение диктатуры и демократии, хотя и отметил принципиальное расхождение в трактовке самого понятия диктатуры и механизма ее реализации[257].

Высокая степень применения репрессивных мер советской властью, по мнению лидеров российских социал-демократов, свидетельствовала об экономической отсталости страны, а главное, о политической неподготовленности и непросвещенности масс. Меньшевики отвергали диктатуру пролетариата только в виде советской системы как «единоспасающей панацеи»[258]. В качестве возможных форм пролетарской демократии рассматривались кооперативы, профсоюзы и Советы, а также институты буржуазной демократии – референдум и народная инициатива. По сути, речь уже не шла о диктатуре одного класса. Следует отметить, что в современной исторической науке существует точка зрения, что тогда стоял вопрос о выборе не между диктатурой и демократией, а между различными вариантами диктатуры. Революционный взрыв привел к столь стремительной демократизации политической системы, что в конечном счете она, не выдержав перегрузок, рухнула. Утвердившийся тоталитарный режим перечеркнул результаты политической модернизации страны за все предшествовавшие десятилетия[259].

В постоктябрьский период одной из задач, стоявших перед меньшевистским руководством, было определение отношения к Советам. Ранее в сборнике «За год», а затем в программе «Что делать?» социал-демократы поднимали данный вопрос. На мартовском совещании 1920 г. меньшевики вновь затронули данную проблему. Советы воспринимались меньшевиками в качестве органов власти, независимо от юридического закрепления этого положения в конституции. Несомненным был тот факт, что Советы должны были выступать в роли защитников интересов рабочего класса. Признав процесс бюрократизации Советов, они констатировали возможность их фактического отмирания. Поэтому социал-демократы настаивали на необходимости борьбы за Советы, так как они все-таки признавались «единственным средоточением классовой самодеятельности пролетариата». Меньшевики считали необходимым добиться независимости Советов от партийных органов. Ю. О. Мартов в своем докладе «Диктатура пролетариата и демократия» на мартовском совещании (1920 г.) указывал на то, что Советы должны были быть наделены большими экономическими правами, объединенными по производственному принципу, тем более, что основной идеей советской системы было «слияние управления государством с управлением производством», что, согласно Ф. Энгельсу, привело бы к отмиранию государства как общественного аппарата, отделенного от хозяйственной жизни[260]. Меньшевики признавали необходимость в течение переходного периода от капитализма к социализму существования параллельно действующих органов власти, представленных в Советской России в виде Советов и СНК. По сути, Советы в качестве политических институтов мыслились Мартовым в качестве переходной структуры. Перевыборы в Советы меньшевики пытались использовать в качестве средства демократизации большевистского режима. Меньшевики критиковали не столько избиравшиеся Советы, сколько избирательное законодательство Советской республики. Несмотря на неравноправие при выборах в Советы, социал-демократы пытались использовать данную привилегию. Однако их представительство в Советах постепенно уменьшалось. Попытки вести агитационно-пропагандистскую деятельность с трибуны Советов также оказались нереализованными. Представительница правого крыла меньшевизма С. М. Зарецкая отметила, что участием в Советах РСДРП себя дискредитировала и не сумела сохранить «элементарного достоинства»[261]. Но официальное руководство ЦК РСДРП считало участие в Советах необходимым условием борьбы с большевистским режимом в рамках советской системы.

Интересно отношение меньшевиков к вопросу о всеобщем избирательном праве. Российские социал-демократы не исключали возможности политического и экономического неравноправия различных групп населения. В частности, ограничение прав буржуазии не рассматривалось в качестве некого противоречия принципу демократии, более того, это обстоятельство облегчало существование социалистического строя до того момента, пока данные социальные группы не изжиты. Такое положение свидетельствовало, с одной стороны, о политической гибкости меньшевиков, которые были готовы пойти на временные уступки большевикам с целью достижения гражданского мира, а с другой, об отсутствии механизма сотрудничества с советской властью. Эта уступка, в известной степени, подтверждала правоту большевиков о возможности ограничения демократических прав, одновременно дискредитировав российских социал-демократов в глазах мировой социалистической общественности, так как большевики абсолютизировали данное право. Однако Ф. И. Дан встал на защиту Мартова в указанном вопросе, заявив, что практика развития рабочего движения зачастую противоречила принципам чистого демократизма и доклад Мартова – это не что иное, как теоретическая база уже свершившегося факта[262].

Таким образом, на наш взгляд, проблема соблюдения гражданских прав в советском обществе была одной из ключевых, и Ю. О. Мартов в данном вопросе в какой-то степени придерживался проленинских взглядов.

На основе доклада Ю. О. Мартова «Диктатура пролетариата и демократия» была выработана соответствующая платформа РСДРП, закрепившая основные положения теоретической концепции российских социал-демократов. Помимо этого, было принято несколько резолюций, в частности о партийном представительстве за границей. Меньшевики приняли решение об окончательном разрыве связей со II Интернационалом, а также поддержали европейские социалистические партии, не вошедшие в Коммунистический Интернационал, и призвали к созданию нового Интернационала, базировавшегося на соблюдении ряда принципов: признании неизбежности социалистической революции и установления диктатуры пролетариата, формы которой могли варьироваться в зависимости от конкретных исторических условий каждой страны[263]. Кроме того, российские социал-демократы поставили вопрос о необходимости учреждения постоянного представительства за границей. Довольно жестко было оговорено соблюдение партийной дисциплины, требовавшей подчинения официальной политической линии, принятой партией, т. е. меньшевики по-прежнему пытались сохранить организационное единство РСДРП. Однако процесс дифференциации ранее неоднородной партии углублялся.

Дальнейшее обсуждение концептуальных вопросов состоялось на следующем важнейшем форуме 1920 г.: на апрельском совещании при ЦК РСДРП, состоявшимся в Москве и отличавшимся