работник. В январе 1922 г. был сослан в Ташкент, затем возвращен в Москву. Будучи солидарен с другими социалистами, объявлял голодовки в августе 1922 г. в Лефортовской тюрьме и сентябре 1923 г. В сентябре 1923 г. приговорен к 2 годам ссылки и уже в декабре отправлен в Вятку. До июня 1926 г. находился в заключении в Вятке, в апреле 1928 г. – мае 1929 г. в Туле. В 1930 г. был арестован в Москве. В апреле 1931 г. приговорен к 3 годам ссылки в Восточную Сибирь. Затем был сослан в Енисейск, где находился с апреля 1933 г. по декабрь 1934 г. В 1937 г. вновь арестован, погиб в исправительно-трудовом лагере.

В 1918 г. в издательстве Донского Комитета РСДРП вышла брошюра «74 дня Советской власти (из истории диктатуры большевиков в Ростове-на-Дону)», автором которой был А. С. Локерман. Это произведение является ценнейшим источником по истории Ростова-на-Дону в 1918 г. в период пребывания в городе Советской власти. Поэтому вполне обоснованным представляется необходимость осмысления данной брошюры и личности А. С. Локермана в событиях тех дней.

«74 дня Советской власти (из истории диктатуры большевиков в Ростове-на-Дону)» состоит из 14 глав машинописного текста. Хранится данное произведение в ЦДНИРО, фонд 12, опись 2, д. 85. В предисловии Локерман указал на то, что он не преследовал своей целью анализировать деятельность большевиков в Ростове-на-Дону в 1918 г., а выступал свидетелем, пытавшемся донести реальную информацию. Работа изобилует ссылками на официальные документы советской власти, на статьи, содержавшиеся в большевистской, меньшевистской и городской периодической печати. Локерман отметил эволюцию меньшевизма в эти 74 дня. «Борясь с большевизмом, мы видели в нем движение утопическое, теоретически несостоятельное, безсовестно и безмерно демагогическое, неразборчивое в средствах, но все же идейное политическое движение»[280]. Донские меньшевики стояли на той же позиции, что и ЦК партии, выступая с критикой методов борьбы большевиков, но подчеркивая с ними идейно-политическую близость.

23 (9 февраля) 1918 г. Ростов-на-Дону покинули отряды Добровольческой армии и к городу подошли войска Красной армии. Большевики вошли в Ростов-на-Дону на следующий день. Локерман весьма точно охарактеризовал появление Советской власти в городе: «…без песен, без знамен, без попыток братания с населением вступили завоеватели в покоренный город и решительно ничто не напоминало о том, что это не просто вооруженная сила, а Красная армия, на штыках своих принесшая неисчислимые блага социальной революции»[281]. Освободив заключенных из тюрем, большевики спровоцировали начало крупномасштабного разграбления города. В доме купца Парамонова на улице Пушкинской, где находился штаб Добровольческой армии, было захвачено огнестрельное оружие, которое распространилось по всему городу. Локерман указывает на абсурдность ситуации, в которой оказались большевики. Они сами себя дискредитировали. В частности, в раздаче оружия участвовал немец Иоган Мельхер, ранее высланный из Ростова-на-Дону за шпионаж. Его назначили помощником начальника штаба. Впоследствии начальник штаба Антонов признал, что значительная часть оружия оказалась в руках уголовников. В первый же день пребывания в Ростове большевики, опасаясь «кадетских кучек», якобы сконцентрировавшихся в зданиях города, начали обстреливать дома. Естественно, что никого из Добровольческой армии в городе не осталось и поэтому «с перепугу советские войска стреляли друг в друга»[282]. Так здание университета было обстреляно только из-за того, что на его крыше в момент вступления войск «находились дворник и слесарь, осматривавшие испорченную водосточную трубу»[283]. Первые два дня заставляли горожан испытывать непреодолимое чувство страха: «те, кто успел, забивались в подвалы и погреба, остальные в смертельной тоске метались в квартирах; застигнутые врасплох прохожие валялись на обледенелой мостовой, ползком добирались к подворотням»[284]. Но, как отмечает Локерман, жертв не было, это была своеобразная акция устрашения местного населения. Однако люди оставляли свои дома на разграбление новой власти. Некоторые представители буржуазии пытались заплатить за свою жизнь и жизнь детей. Следующим этапом в установлении контроля в городе стали расстрелы горожан. Людей буквально выхватывали из толпы и на месте расстреливали. «На Таганрогском проспекте, на Садовой улице, на Пушкинской улице и на Большом проспекте на снегу образовались громадныя красныя пятна и стояли лужи человеческой крови»[285]. Локерман также привел своеобразный классификатор казней: расстрел на месте, вывоз в степь или на берег Дона, лишение жизни в штабе армии. Локерман при описании приведения в исполнение смертельных приговоров противоречил сам себе. Так, он указывал на то, что местное население не принимало участие в расправах, но в то же время привел примеры, когда люди, заполнявшие улицы и тротуары, требовали скорейшего расстрела, «особенно неистовствовали женщины, проявляя какую-то изумительную кровожадность»[286]. В городе началась массовая истерия. Локерман описал, как толпа глумилась над трупами, распевая песни и танцуя, а затем сбрасывали их в канавы. Существовал настоящий «обряд», сопровождавшийся символическим рукопожатием матроса и солдата, солдата и казака или красногвардейца с матросом над трупом[287]. Упомянул Локерман и зверское убийство профессора Донского университета Андрея Робертовича Колли, расстрелянного у стены того дома, где он квартировался. Предварительно его заставили одеть офицерский мундир. Священнику Талантову позволили довести обряд венчания и расстреляли в степи за Народным Домом[288]. Расстрелы производились в самых разных частях города: в больницах, лазаретах, на улице. «Много людей было казнено на берегу Дона и раздетые догола или до нижнего белья трупы долго валялись на льду в самых различных частях реки»[289]. В Ростове было создано несколько штабов: штаб Красной армии, штаб ВРК (Парамоновский дом), штаб фон Сиверса, штаб на вокзале и т. д. Самое большое количество жертв приходилось на долю вокзала. Среди обывателей появилось выражение «отправили на Харьков», либо «пошли по Харьковскому направлению», что означало смертельный приговор. Локермана поражало хладнокровие солдат, производивших расстрелы. «В двадцатом веке, среди бела дня, по улице большого города гнали зимой по снегу голых и босых людей, одетых только в кальсоны, и, подогнав к церковной ограде, давали залп»[290]. Представители городской буржуазии вынуждены были, скрываясь от большевиков, устраиваться на работу кучерами, полотерами, официантами. Те же, кто не имел денег, скрывались за городом в каменоломнях, в пустых бочках в порту, в могильных склепах[291]. Красногвардейцы не щадили и подростков, записавшихся в ряды Добровольческой армии: «в смертельном ужасе ждали родители и дети каждый час и каждую минуту появления красногвардейцев, по сравнению с которыми и царские жандармы, и даже офицеры карательных экспедиций представлялись гуманными и великодушными»[292]. Для многих меньшевиков стала характерна отсылка к прежним дореволюционным временам и сравнение, как правило, было не в пользу Советской власти.

Общественная жизнь в Ростове