Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зло, – ответил я, внутренне желая грабителю жестокой судьбы. Спичка загорелась над самой землей, окуталась пламенем и превратилась в лягушачий череп. У меня зачесались глаза и кончик носа. Я чихнул несколько раз подряд; череп (не мой, лягушачий) рассыпался пылью и исчез.
– Так, – Микель дождался, пока я прочихаюсь. – Сыновья погибшей поймали негодяя и шесть часов пытали, прежде чем убить… это добро?
Подброшенная спичка упала с тонким звоном, как иголка. Целая, не сгоревшая.
– Сложный вопрос. – Я вытер слезы и сопли, для этого у меня в кармане всегда имелась упаковка бумажных салфеток. Аллергия во время магических упражнений – несомненный признак неточности или ошибки.
Микель молча подбросил еще одну спичку. Я задержал дыхание – и спичка повисла в воздухе. Просто зависла, и даже порыв ветра не смог ее сдвинуть с места.
– Это зло, – я угрюмо посмотрел на Микеля. – Должна свершиться справедливость. Преступника следует судить по законам его страны, учитывая все обстоятельства…
– А если по законам этой страны убийце положены шесть часов пыток?
– А если он грабитель, но не хотел быть убийцей?
– А если это твоя мать?
Спичка загорелась прямо в воздухе, едва я коснулся ее взглядом – без единого слова или формулы. И наконец-то упала.
– Во-от, – протянул Микель, довольный. – Сейчас ты сделал почти идеально. Твоя воля – это власть в чистом виде, освободи ее. Не задерживай дыхание, не напрягайся, расправь плечи. Это твой собственный родной талант, доверься, он не подведет… Справедливость – добро или зло?
– Добро, – я даже не задумывался.
– Помиловать осужденного преступника – зло или милосердие?
– Милосердие, – я сглотнул, вспомнив эшафот под окном.
– Разве милосердие не входит в конфликт со справедливостью? – Полетела спичка. Я проследил за ней взглядом. Спичка, невредимая, упала на кирпич и подпрыгнула, будто кузнечик.
– Может ли справедливость быть злом? – Микель бросил еще одну спичку.
– Нет.
– А милосердие?
Спички летели одна за другой, и звенели, падая на кирпич, или у меня в ушах звенело от напряжения. На десятой я не выдержал и прошептал заклинание, и спичка вспыхнула сразу целиком.
– М-да, – протянул Микель. – Ладно бы ты не мог… Но ты же можешь! Я отлично вижу! Ты в ответе перед своим даром, а обращаешься с ним так, будто это мешок картошки!
Он говорил – и раздражался все сильнее. Микель, при всем своем могуществе, умел переживать сильные эмоции и почти не скрывать их; наверное, потому, что мой дед, чье имя я дал учителю, таким и был.
– Микель, – я вздохнул. – Я… очень устал сегодня на переговорах.
– Переодевайся в спортивное, – приказал он тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Отдохнешь.
* * *
Вот такие повороты я по-настоящему не любил.
– Микель, можно, я вместо спарринга поколочу грушу?
– Околачивать груши ты и так отлично научился. – Он зашнуровал на мне перчатки. – Давай, не отлынивай.
Под первый джеб я успел нырнуть. Второй кросс получил вскользь – по уху. Очень больно. Ужасно обидно. Я знал, что туда-то Микель и метил.
– Сейчас добро или зло?
– Зло. – Я смахнул слезы тыльной стороной запястья.
– Как сделать из него добро?
– Засмеяться и превратить в шутку, – пробормотал я сквозь зубы. – Ха-ха.
– Мне не нужна твоя пассивная агрессия, – сообщил Микель. – Мне нужна твоя открытая, активная, молодая агрессия… Пошел!
Он двинулся на меня, как стенобитное орудие на осажденный город. Я вспомнил все уроки бокса и все занятия с нанятыми тренерами, прижал подбородок к груди, подтянул поближе кулаки в перчатках и ушел в глухую защиту. Отпрыгивал, уклонялся, получал удары по корпусу, прикрывая лицо, – пока не поймал джеб прямо в нос. На футболку закапала кровь.
– Так, стоп, – он отступил, подняв руки. Я обреченно наблюдал за ним – сейчас прочитает нотацию, дождется, пока я перестану шататься, и продолжит разговор о высоких материях.
– Понимаешь, Леон, – сказал он, одновременно о чем-то раздумывая, – различать добро и зло вовсе не значит выбирать добро. Или зло. Это значит просто различать… Библиотека, история Кристального Дома, тридцать шестой том, синяя закладка. Ужин в шесть.
Призраки Дома Кристаллов
Синяки и разбитый нос зажили, стоило мне только выйти из спортивного зала. Микель следил за моим здоровьем, как редкая мать следит за благополучием младенца. Или как редкий пастух следит за упитанностью стада, это как посмотреть.
Я ненавидел спарринг с ним не потому, что это больно, в конце концов, боец я или нет. Но Микель, против моего желания, занял неестественно большое место в моей жизни, я сам себе боялся признаться, насколько к нему привязан. Спаррингуя с ним, я всякий раз оказывался в положении ребенка, которого бьет родной человек.
Я и в самом деле устал сегодня. Микель что-то пытался до меня донести, а я не понимал; вернувшись к себе, я первым делом взял со стола толстую тетрадь – дневник ученика волшебника, с перечнем домашних заданий и выставленных оценок.
Полюбовавшись на «сердце» на первой странице, я со вздохом открыл тетрадь на сегодняшнем дне. Оценка появилась сама собой, на моих глазах; ничего хорошего я не ждал, но «дыра»?! Я же один раз сделал «почти идеально»!
Несколько минут я глубоко дышал, изгоняя изнутри слова, надеясь, что вместе с ними уйдет и обида. «Если захочешь обидеться, – говорил Микель, – лучше разозлись».
Отец смотрел с портрета осуждающе, мать – равнодушно. Прабабка, Мертвая Ведьма Лейла, казалась довольной. Ее всегда интересовала только сумма на моем банковском счету, а не магические успехи и, уж конечно, не школьные оценки.
Я выглянул в окно, облокотившись о подоконник, вытянул шею; дверь гаража была приоткрыта, и внутри стояла красная машина Герды. Она вернулась? Я прислушался. Никаких голосов не услышал. Вздохнул; нехорошо получилось с Гердой сегодня утром. Неудачно. Угораздило же ее выяснять отношения накануне моей важной встречи. И вообще – зачем ей понадобился этот разговор?
– Что я такого сделал-то? – спросил я у портрета прабабки. Та подтвердила своим суровым видом: «Ничего. Ты прав. Забудь».
* * *
Библиотека была едва ли не первым пряником, который примирил меня с домом Микеля. Шкаф с магическими книгами в нашей старой ратуше ни в какое сравнение не шел с этой пещерой сокровищ.
Пусть у меня был доступ в сеть с какими угодно текстами, картинами, материалами – но когда я входил в библиотеку, у меня всякий раз захватывало дух от восторга; того, что здесь хранилось, не найдешь ни в какой Сети. Ни в музее, ни на витрине, ни в