безмятежно-чистое небо. Уже совсем скоро многие люди, тоскующие по семье – такой, как на открытке, территории безусловной любви, – получат возможность побыть ее частью. Пусть день или два. Я всегда любил смотреть на лица людей, когда у них в руках волшебная вещь. Даже если не по карману это кольцо или эта лютня – просто прикоснуться к ней и знать, что она существует, где-то, кому-то служит…

Я случайно хлебнул воды из бассейна и закашлялся. На часах было уже без четверти шесть. Кто опоздал на ужин, ложится спать голодным.

Токсичная рефлексия

С боем часов я открыл дверь в столовую. Микель сидел на своем месте, читая газету – он признавал только бумажную прессу. Место Герды пустовало. Я удивился, раньше она никогда не опаздывала. И ведь машина уже давно в гараже…

– Самокопался? – Микель глянул на меня поверх газеты.

– Спасибо, – я уселся к столу, еще раз поглядел на незанятый стул. – За разрешение. Но, по-моему, «дыра» – это незаслуженно мало…

– Про тебя пишут, – он снова посмотрел в газету. – «…на развалинах миллионов перспективных, по всем правилам выстроенных стартапов вылезает какой-нибудь Леон Надир, с явственным душком авантюризма, нарушающий все правила не из тонкого расчета – а потому, что ему никто не объяснил, что так нельзя. Через год все забудут о выскочке, но культура бизнеса будет девальвирована безвозвратно…»

– Увы культуре бизнеса, – я поднял крышку над тарелкой, взвился пар, мои ноздри задрожали: спагетти с креветками.

Щелкнули часы – две минуты седьмого.

– Микель, – сказал я, сглатывая слюну. – Если Герда опаздывает, я отдам ей свою порцию, ладно?

– Герда не придет к ужину. – Он вернулся к чтению, отгородившись от меня бумажным листом.

– А… где она? – я встревожился.

– Уехала. – Микель перевернул страницу. – Я отправил ее в рейс. Было отличное предложение по фрахту, ей давно пора размять шпангоуты.

Я сидел как потерянный над своей тарелкой. Микель снова глянул поверх газеты и счел нужным уточнить:

– Длинные переходы, суровые моря, дальние страны. Герде это только на пользу. И она была не против, наоборот. – Он сделал паузу. – Извини, что не сказал раньше. Если бы ты спросил, где она, я бы ответил. Но ты не спросил.

– Она даже не сказала «до свидания», – пролепетал я.

– Утром она еще не знала.

– Могла бы позвонить…

– Леон, ты отключаешь телефон на важных встречах.

– Но есть же голосовая почта! – Я отодвинул тарелку.

Микель аккуратно сложил газету в общую стопку:

– Герда просила передать тебе, что желает удачи во всех делах и начинаниях… Вот, считай, что я послужил голосовой почтой.

Он начал есть, неторопливо и с таким аппетитом, что я вспомнил, что тоже голоден. И со вздохом взялся за нож и вилку; мои любимые креветки в сливочном соусе не имели, казалось, ни вкуса, ни запаха.

Да, пока она учила меня, опекала, поддерживала – я был с ней добр. А потом высоко взлетел. И каждой фразой давал ей почувствовать, что я – Леон Надир, а она никто, лодка какая-то.

– Это опасно? – спросил я, глядя в тарелку. – Суровые моря… и все такое?

– В меру опасно. – Он налил себе чая из фарфорового чайника. – Но Герда отличная ученица, она всегда прекрасно справлялась.

– А когда… закончится этот рейс, она ведь вернется?

– Совершенно точно, – Микель ободряюще кивнул. – Это не очень долгий контракт, всего-то месяцев шесть.

Завопила в отдалении полицейская сирена. Громче сирены завопили коты под окном, дробный топот – и все стихло. Соседская кошка зачищала территорию.

– Микель…

– Да?

– Можно мне… научиться… превращаться в свинью? В грязную, щетинистую, жирную… свинью?

– Пока не отработаешь мышь, – сказал он назидательно, – новой темы не будет.

* * *

Утром, оборачиваясь из мышонка в человека, я не смог убрать не только хвост. Остались жесткие усы по обе стороны лица и торчащие изо рта острые зубы. Я сел на кровать, закрыл лицо руками и так сидел, пока не зазвонил телефон.

– Леон, – сказала трубка. – Семь двадцать семь. Три минуты до завтрака.

– По ходу, я сегодня хожу голодный, – пробормотал я с огромным трудом, стараясь не проколоть язык выступающими мышиными резцами.

– И пойдешь на встречу с адвокатом – вот так, с зубами и хвостом, да?

* * *

У моего адвоката офис на двадцать четвертом этаже. В следующем месяце контора переедет на двадцать шестой, это означает, что дела идут неплохо.

– Все, как ожидалось, Леон. Три иска мы отбили, еще пять на подходе. По нашим есть прогресс, решение будет положительное. И еще – блогерша просит пощады.

У меня странное чувство. Впервые за много месяцев я могу применять здесь магию. Солнце стоит высоко…

…Но какой смысл в шахматной партии, когда у тебя на доске одни ферзи? Нет, это читерство, фиглярство, издевательство над моим коммерческим талантом. Я прежде всего купец – отличный, а потом уже маг – посредственный…

Хорошо, что Микель проявил снисходительность и помог мне с хвостом и усами. И особенно зубами: трудно вести дела, когда у тебя торчит изо рта два острых зуба сверху и два снизу. Теперь я отлично выгляжу, зато жутко голоден. Правила есть правила: кто опоздал на завтрак, не ест до ужина. Помню, как мне хотелось жрать в школе на первых уроках…

Адвокат ждет. Я, опомнившись, улыбаюсь:

– Блогерша?

Я вспоминаю: были самые первые опыты с моделью семьи, девушка втерлась в доверие ради популярности своего блога. Еще никому не было понятно, какого масштаба затея, девушка просто хотела поймать свои пару тысяч просмотров…

– Просит мировую. Соглашения сторон. У нее нет денег, чтобы оплатить наш иск. Согласишься?

«Может ли справедливость быть злом?» – звучит в ушах голос Микеля.

– Нет, – говорю я вслух. – Справедливость превыше милосердия.

– Что? – Ему проще сделать вид, что не расслышал. Впрочем, я и так слыву эксцентричным.

– Нет, – повторяю я сухо. – Поехали дальше.

Он послушно продолжает отчет, я смотрю на вазу с печеньем, которую секретарша оставила на столе. Нет ничего проще, чем протянуть руку и положить хрустящее, нежное, облачно-тонкое на язык, но я не двигаюсь. Правила есть правила…

– Погоди, – я прерываю его на полуслове. – Ладно, устрой для блогерши соглашение сторон, свою порку она и так уже получила.

Он кивает, делает пометку, продолжает свой доклад, я смотрю в окно. Наш небоскреб отражается в соседнем, и оба отражают белый след самолета в небе.

– Леон, – голос адвоката меняется.

Я смотрю вопросительно.

– Ты очень крут, – говорит он хрипло, – но ты… подросток. В супермаркете тебе пива не продадут.

– Я не пью пива, – не могу понять,