Наконец чиновник не выдерживает, берет единственный лежащий перед ним паспорт, заглядывает в него и называет мою забытую фамилию.

– Конечно, да, да, – торопливо бормочу я и протягиваю руку за паспортом. Теперь я знаю свою фамилию, чиновник отдает мне паспорт.

В два часа дня садимся на парижском аэродроме.

В Париже мы прожили почти две недели и осматривали достопримечательности – Собор Парижской богоматери, Лувр, Дом инвалидов, гуляли по берегам Сены, по узким улочкам Монпарнасса и просторной Риволи, где помещаются всевозможные магазины с огромными витринами. Поднялись на Эйфелеву башню. Посетили версальский дворец и его прекрасный парк. Побывали у стены Коммунаров и на могиле Анри Барбюса. Сходили к «Муллен руж», где разные агенты на разных языках предлагали приезжим показать еще много «тайн» Парижа.

Прекрасна архитектура Парижа, отражающая развитие культуры многих столетий. Однако интереснее всего было наблюдать самих парижан. Их повседневная жизнь производит впечатление огромной ярмарки. На бульварах можно увидеть гиревиков, художников, певцов и музыкантов. Даже в аристократических кварталах можно услышать из подворотен звуки скрипки. В лежащую перед музыкантом шапку прохожие кидают деньги.

В политической жизни тут, кажется, достигнуты вершины буржуазной демократии. Между белой, черной и желтой расами и различными национальностями здесь не делается никакой разницы. Всех людей тут отличают друг от друга только по тому, сколько у каждого в кармане франков, долларов или фунтов.

Если в Стокгольме или Копенгагене в столовых кормили мясом и давали мало хлеба, то в Париже за 10–15 франков к обеду подавали прежде всего бутылку вина и не менее десяти блюд, начиная с салатов, улиток и кончая разными соусами, пюре и сладостями; но мы никогда не бывали сытыми. В последние дни марта весна уже была в разгаре. Ночи стояли теплые. Под мостом через Сену отдыхали бездомные. В парках и на бульварах целовались парочки. Надо сказать, что в Париже целуются не только по вечерам в парках и на бульварах, но и в столовых, за столиками кафе, на станциях метро, а то и попросту, прогуливаясь днем по бульвару. Это не считается неприличным.

Через две недели сербский товарищ, прозванный Шмитом, свободно объяснявшийся на разных европейских языках, собрал в Париже довольно большую группу – больше двадцати человек.

В один из первых дней апреля, сдав свои небольшие чемоданы в Париже «Комитету друзей республиканской Испании» и оставив себе только портфели или маленькие чемоданчики, мы небольшими группками сели в поезд, отправлявшийся из Парижа в Нарбонн, городок на берегу Средиземного моря, в семистах километрах южнее Парижа. Поезд отошел вечером. Мы немного жалели, что, пересекая почти всю Францию, мы ее совсем не увидим. Зато ночное путешествие избавляло нас от излишних расспросов. Я вспомнил случай в поезде на пути из Стокгольма в Мальме и поэтому был горячим сторонником ночного путешествия.

В Нарбонн мы прибыли назавтра перед обедом. Некоторые из нас остались на вокзале, в ресторане. Остальные разбрелись группками по три, по четыре человека. Каждая группа должна была вовремя явиться в определенное место. Примерно через каждый час из какого-нибудь кафе или какой-нибудь столовой на легковой автомашине такая группка направлялась дальше на юг.

Вскоре пришла и наша очередь уезжать. Примерно через полтора часа мы были у подножья Пиренеев. На дороге мы встретили товарища Шмита. Мы остановили машину, вылезли и пошли за ним.

Перед самым заходом солнца мы, нас было 24 человека, собрались в какой-то роще. Здесь мы немного отдохнули и приготовились к переходу. Наш проводник, местный житель, очень хорошо знавший здешние условия, предупредил нас, как вести себя в походе. Мы должны были идти в строгом порядке, по одному, в нескольких шагах друг за другом и ни в коем случае не отставать, разговаривать или курить. Если же кто-нибудь почувствует, что товарищ у него за спиной отстает, то он должен передать вполголоса вперед по цепи «стоп». Останавливаясь на отдых или в других случаях, надо было оставаться на месте в том же порядке. В случае тревоги мы должны были разбежаться по кустам на 10–15 шагов вправо и влево от направления движения и молча ждать тихого свистка, который означал – собраться для марша. Чемоданчики и портфели мы должны были связать вместе и перекинуть через плечо, чтобы руки были свободны.

В нашей группе были представители разных национальностей: болгары Благович и Михайлов, венгры – бывший офицер венгерской армии – пятидесятилетний Хевеши, участник мировой войны, известный деятель коммунистической партии, и еще совсем молодой комсомолец Мольнар, греки Пленос и Петрус, литовец Прейкшас, были немцы, поляки и представители других национальностей.

Солнце уже зашло за Пиренеи. Темнело. Мы начали переход.

Пиренейские горы не очень высоки. Здесь нет глубоких ущелий и скалистых обрывов. Но зато холмы и крутые горные склоны заросли густыми колючими кустарниками. Очень, много оврагов, родников и небольших речек с крутыми каменистыми берегами.

Мы карабкались вверх и спускались вниз, пробирались по кустам, которые нас страшно царапали, петляли направо и налево. Несколько раз переходили вброд горные речки или потоки, с трудом удерживались на скользких камнях, рискуя упасть в воду. Через каждый час мы останавливались минут на десять передохнуть. Садились там же, где останавливались, чтобы не нарушать порядок марша. Все время казалось, что мы главным образом поднимаемся вверх, но у меня после нескольких часов перехода возникло такое чувство, что наш проводник окончательно заблудился и все время петляет, безуспешно пытаясь найти дорогу. Ведь мы шли в ночной мгле, без всякой дороги или тропы. Я все же никому о своих опасениях не сказал, ибо что бы это дало. Если проводник в самом деле заблудился, то нечего его беспокоить излишними расспросами, а нужно дать ему возможность спокойно найти правильную дорогу. Мы шли всю ночь. К утру кустов стало меньше. Начали попадаться уже более ровные места. Уже было совсем светло, когда мы вышли на небольшую лужайку. После обычного «стоп» мы сели. Затем получили по цепи разрешение закурить. Мы были в Испании.

Еще через полчаса мы пришли к какой-то пастушьей хижине. Там нас ждал горячий кофе. Вспоминая этот переход, я до сих пор не могу надивиться способности нашего проводника ориентироваться. Выпив с нами кофе, он, простившись, пошел обратно. Мы начали спускаться вниз. Тут уже не было столько камней, не было и таких неприятно колючих кустов.

В Альбасете

Часов в десять утра мы, окончательно уставшие, пришли в какую-то деревню. Там мы сели в автобус и через час приехали в каталонский городок Фигерас, где