под нос кормчий когитатор. Удвоив лужу, продолжил. — Она будто бы всего боялась. Будто чувствовала вечную тревогу…

Дом стоял на холме, в глубине вишневого сада. Всегда в молоке тумана. Поодаль холодные озера в тени горных отломов. У самого дома — пруд. Она выходила на террасу, вечно замотанная в халат. Ходила без остановки взад и вперед пытаясь занять себя каким-то делом.

В темноте рубки я отчетливо представил эту картину, сочную и живую, как наяву.

Будто бы вокруг нее было поле невиданной силы, что искажало всю информацию, которая поступала к ней. Так, что любое слово звучало как угроза. Любой жест был враждебен. Весь мир был страшной тенью, с которой нужно было бороться. Она медленно пеклась всю жизнь в такой тревоге.

Пока был жив дед, было ничего. Не понимаю, что он вообще в ней нашел. Но когда его не стало, все резко поменялось. Ее тревога искажала все вокруг в доме. Это как жить в огне, постоянно следя за тем, чтобы она не сбежал, не перекинулся на соседние дома, не обжег тебя самого.

Я рассказал ему об этом. Пылаев слушал молча.

— Почти двести лет так прожила — закончил я.

Он присвистнул.

— Как погибли родители? — осторожно спросил Пылаев, цедя каплю слюны на пол.

— Скрыв скольжения.

— Скверно.

Мы выпили еще. Я пива, Пылаев заварил себе крепкий кофе. Тонкая нить разрешения вопроса об аккрециозии ускользала от меня в разговорах. Вилась красной лентой в людях, которые хотели просто выбраться из консервной банки. Ответ тонул в версиях и предположениях.

Мне хотелось, чтобы Спичка заложил еще один вираж. Чтобы мы летели еще вот так несколько недель, дней или месяцев. Неважно. Столько сколько потребуется, чтобы разобраться. До тех пор, пока не вызреет ответ.

Наличие официальной бумаги, которая подтвердит отравление и глупость всего произошедшего, тотчас разорвет этот континуум и раскрутит спираль аккрециозии с новой силой. Ввергнет меня в еще более гулкую и звонкую пустоту.

— Мне не верится. — сказал я. — Лиля была слишком умной, чтобы закончить вот так.

Пылаев хотел было что-то сказать. Но промолчал.

— Почему ты пошел во флот?

— Ты уже спрашивал.

— Мне кажется, то было вранье. Есть что-то еще.

Юра призадумался. Улыбнулся лукаво, будто взвешивая все за и против.

— Сбежать ты не хотел. — сказал я, подталкивая его. — Ты не выглядишь как беглец.

— Верно. — он кивнул размеренно.

Молчание затянулось. Пока я делал лужу на полу ещё чуть больше. Удовлетворившись результатом, в ответ получив тишину, за которой не последовало, реакции системы я продолжил.

— Трагедия — это только событие, на ряду с другими событиями. Это как, не знаю, звезды в небе. Большие и меньшие. Губительные и не очень. Всяких полно. Проблема в другом, когда тебя носит от одной трагедии к другой и ты ничего не можешь с этим поделать. Вот это интересный вопрос, как по мне. Которым стоит задаваться, когда видишь всё это. В чём спасение для человека?

Пылаев молчал вглядывался в блестящую пенную лужу. Вязку и склизкую.

— В покаянии.

Добавил в нашу игру оттенки кофе. Он поймал мой изумленный взгляд.

— Там, где мы можем перешагнуть свой предел в сторону бесконечности. Там настоящее изменение. Там покаяние.

Мы помолчали, прислушиваясь к кораблю. Счет по-прежнему остался три — два.

— Откуда ты это знаешь?

— У меня мать была достаточно религиозна. Вот вокруг нас невозможный Великий Океан. У нас тут последний очаг, если хочешь. Отсюда ближе всего к вечности. Думаю, это и есть ответ на вопрос — почему флот. Наверное, мне всегда хотелось быть ближе…

— Потому ты хочешь перевестись на военную флотилию?

Он неопределенно мотнул головой.

— Наверное да. Никогда не думал над этим с такой точки зрения. Но да. Скорее да. Как там писал кто-то из древних? Что только в бою, между сражающимися сторонами, впереди атаки, есть такая граница… — он прочертил линию в воздухе. — отделяющая живых от мертвых.

Я присел на корточки на ступенях. Одно из негласных правило было — цельность лужи. Плевок отдельно не засчитывался, и нужно было переплевывать. Губы, вытянув трубочкой я долго мне пришлось долго висеть над целью, раскачивая вязкую слюну.

Система не ответила.

— Под Орешком собирается большой флот. — говорю я тыльной стороной ладони вытирая губы. — Что-то будет…

Пылаев хмыкнул.

— Всегда что-то будет. Всегда будет борьба и битва. И в ней все родится и погибнет и в ней откроется истина и придет в мир. И в ней же всё старое уйдет. Такой вот наш удел. Быть на острие.

С кофе в руках он начал, раскачиваясь расхаживать по рубке, обходя щелкающий себе предоставленный когитатор, чеканя на ходу цитируя кого-то, а может выдавая экспромт.

— Копьё в цель брошенное затупится, меч опущенный зазубрится, зайдется искрами, стрелка выпущена надломится, потеряет жало. Дай мне только сил и стойкости. Господи, волю твою исполнить. Слово обещанное сдержать.

Сделав полный круг, он постоял немного у колонны когитатора, затем похлопал по нему по-дружески и вернулся к игре.

— А тут, признаться честно, мне очень душно. — обвел он руками кабину, пока шел к луже. — Тут я страдаю.

Прицелился навскидку и плюнул на пол. Мгновенно в недрах корабля зажужжал робот.

— Да что ты будешь делать. Тебе сегодня везет.

— Четыре — два.

Мы просидели так еще какое-то время болтая обо всём, а затем разошлись. Его сменил Можжевелевский. Он появился в дверях внезапно. Ни слова нам не сказал. Просто по-отечески похлопал Пылаев по спину и отправил его спать в каюту. Меня же он вообще проигнорировал.

* * *

Долго бродил по кораблю после этого разговора, всякий раз прокручивая его в голове. Никак не хотелось возвращаться в каюту. В моих скитаниях по его железному чреву, среди лиан проводов, раскидистых деревьев силовых установок и маковых полей стазис капсул мне вдруг открылось следующее.

Быть может, существует такая сила, что вела меня сюда в это событие?

Была ли она еще до меня? До того, как познакомился с Лилей. До того, как улетел из Дубовой Теснины.

Нечто, для нас совсем незаметно. Настройка, сюжет, что крутит мою жизнь как хочет.

Возможно, эта сила и собрала нас всех здесь. Сила пустоты. Которая носит нас от несчастья к несчастью. От катастрофы к катастрофе. Ведет к необратимым изменениям. Ведь ничего иного и не могло бы появиться из этой вязкой пустоты.

Возможно, влекомый этой силою, я попал в эту передрягу и ей же пойманный попаду в следующую. Быть может, эта сила определился все на многие годы вперед.

Но