Раздраженная собственной нервозностью, трусостью инерешительностью, Слоан стала прикидывать, сколько шагов остается еще пройти,и, считая неуместным глазеть на сестру, сосредоточила все внимание на старой,неестественно худой женщине, восседавшей рядом с Парис. Пол назвал ЭдитРейнолдс ведьмой. Действительно, в этой сухой, костлявой старухе проглядывалочто-то зловещее. В черном платье, с широким жемчужным ожерельем, прикрывающимстарческую шею, она, казалось, сошла с фамильного портрета: узкое аристократическоелицо, серебряные брови и волосы, уложенные в строгий узел. Бледно-голубые глазабыли единственным цветовым пятном на ее лице, но их пристальный, пронизывающийвзгляд вонзался в Слоан двойным лазерным лучом.

В голосе ее тоже не замечалось ни малейшего признакаслабости. Картер попытался было представить гостей, но старуха бесцеремоннооборвала его на полуслове.

— Слоан и без того знает, кто мы, — вызывающе бросила она,словно подначивала вступить в спор, но тут же, чуть смягчившись, добавила:

— Я твоя прабабка, а это — твоя сестра Парис. Ты, конечно,Слоан.

Поскольку ее поведение и манеры не отличались вежливостью,Слоан решила отделаться коротким кивком, что, кажется, застало старуху врасплохи немного охладило пыл. Она решила перенести огонь батарей на Ричардсона.

— А это кто? — почти грубо спросила она.

На этот раз обычная вежливость не позволила Слоанпромолчать.

— Это мой друг Пол Ричардсон, — бесстрастно выговорила она ипосмотрела в сторону отца, на которого, очевидно, нападки старухи не произвелини малейшего впечатления. — Я с самого начала предупредила, что приеду не одна.

— Да. Но мы, естественно, предположили, что это — дама, —свысока сообщила Эдит Рейнолдс. — Надеюсь, ты не собираешься спать с ним водной комнате?

У Слоан едва не вырвался истерический смешок. Пожалуй,уместнее всего повернуться и навсегда покинуть этот проклятый дом. Но, вспомниво навязанной ей роли, она попыталась выказать полное безразличие к провокациямстарой ведьмы.

— Нет, мэм, мне это в голову не приходило.

— Не смей называть меня «мэм»! — рявкнула старуха. — Можешьобращаться ко мне «прабабушка».

В этот момент она как две капли воды походила наимператрицу, неохотно дарующую незаслуженную милость ничтожной селянке, и Слоаннемедленно решила, что в жизни не произнесет этого ненавистного слова. Но Эдит,не обращая внимания на мятежные взгляды правнучки, пронзила взглядом Пола.

— Сколько вам лет?

— Тридцать девять.

— Значит, можете считаться достаточно взрослым, чтобысоблюдать определенные правила приличия, принятые в этом доме, причемнезависимо от того, находитесь вы в обществе или наедине с самим собой.Надеюсь, я понятно выразилась?

— Кажется. То есть да, — поспешно поправился он, видя грозносведенные брови старухи.

— Разрешаю называть меня «миссис Рейнолдс».

— Благодарю вас, миссис Рейнолдс, — учтиво ответил Пол, какдве капли воды напоминая пристыженного сорванца-озорника. Куда только девалсявсемогущий агент ФБР, способный навлечь несчастье на всю семью!

Видя, что дело принимает тревожный оборот, Картер. счелнужным вмешаться.

— Парис, — окликнул он старшую дочь. — Я знаю, как ты ждалаэтой минуты.

Парис, словно актриса, дождавшаяся реплики партнера,грациозным гибким движением прирученной пантеры встала с дивана и растянулагубы в улыбке.

— Разумеется, — мелодичным сдержанным голосом проговорилаона и протянула руку с идеальным маникюром. — Как поживаете?

Ну словно в дурацкой мелодраме сороковых годов! Ничего неподелаешь, приходится соответствовать!

— Я тоже рада нашему знакомству, — ответила Слоан, пожимаяпальцы этой совершенно чужой женщины, считавшейся отчего-то ее сестрой.

Но Эдит Рейнолдс уже устала от светской утонченности. Ейявно было не до этикета.

— Слоан и мистер Ричардсон, конечно, хотят освежиться сдороги и немного отдохнуть перед ужином. Парис покажет вам ваши комнаты. Мысадимся за стол в семь. Постарайтесь не опаздывать. И ни в коем случае ненадевайте брюки, девочка.

Слоан, одолеваемая дурными предчувствиями, так бояласьдолгой изнурительной беседы с отцом и сестрой, что с невероятным облегчениемвосприняла двухчасовую передышку, отпущенную ей старой ведьмой. Хотя… хотя,знай Эдит, как терзается правнучка, вероятно, настояла бы на том, чтобынемедленно и подробно ее допросить.

— Парис позаботится, чтобы вы устроились как следует, —вмешался Рейнолдс, ободряюще улыбаясь. — Увидимся за ужином.

Слоан послушно последовала за сестрой. Пол на ходуфамильярно взял ее под руку, как, вероятно, и подобало приятелю. Девушка быланастолько ошеломлена, что едва замечала окружающую роскошь. Ей даже в голову непришло полюбоваться редкостными безделушками и подлинниками старых мастеров.

Наконец они прошли через холл и поднялись по длинной, изящноизгибавшейся лестнице с толстыми медными перилами и решеткой из кованогожелеза. Слоан подумала, что как ни удивительно, но именно Картер Рейнолдскажется пока самым человечным из всех обитателей этого дома.

Добравшись до верхней площадки, Парис повернула направо и,не останавливаясь, дошла почти до конца коридора.

— Это ваша спальня, мистер Ричардсон, — сообщила она,открывая дверь в просторную комнату, декорированную в нефритово-зеленых тонах,с массивной итальянской мебелью. Открытые чемоданы Пола лежали на постели. —Если понадобится что-то, нажмите кнопку переговорного устройства на телефоне, —объяснила она, чуть поднимая уголки губ в светски-учтивой улыбке.

Пол предупреждал, что ее считают чересчур холодной исдержанной, но ошибался: в Парис попросту нет жизни.

Бесчувственная кукла, робот какой-то!

Слоан сама не ожидала, что испытает столь остроеразочарование. Парис даже двигалась так, словно делала па из поставленногопридворным танцмейстером менуэта. Никакого покачивания бедрами, размахиванияруками; плечи расправлены, голова поднята, взгляд устремлен вдаль.

— До ужина, Слоан, — тихо окликнул Пол. Испуганновстрепенувшись и мгновенно вспомнив, что совершенно вышла из роли, Слоанповернулась и сказала первое, что пришло в голову:

— Приятных снов.

— И тебе тоже.

В торце коридора оказалась еще одна дверь. Парисостановилась, распахнула ее и произнесла те же слова, только на этот разобращаясь к Слоан. Даже интонации и искусственная улыбка были абсолютноодинаковыми. Но на этот раз Парис задержалась на пороге, словно чего-то выжидая— вероятно, комментариев по поводу обстановки. Слоан послушно оглядела стены,обтянутые бледно-розовым с кремовым шелком и элегантную французскую мебель,отделанную золочеными листочками. Ноги утопали в толстом восточном ковре.