— Как мило, — пробормотала она, оборачиваясь к сестре.

Парис плавным жестом тонкой руки показала на огромное, допола, окно.

— С балкона открывается вид на океан. Зрелище потрясающее,особенно на восходе солнца.

— Спасибо, — неловко буркнула Слоан.

— Нордстром принес ваши чемоданы, — оповестила Парис,величественно кивнув на кровать под балдахином. — Послать кого-нибудь, чтобыпомогли вам разложить вещи?

— Нет, благодарю вас.

Слоан со все возраставшим нетерпением дожидалась ее ухода.Да что же она торчит на одном месте?

Но Парис продолжала переминаться в дверях, и Слоан запоздалосообразила, что правила приличия требуют завести ни к чему не обязывающуюбеседу.

— Вы художница? — осведомилась она, не зная, что ещеспросить, Парис уставилась на нее с таким видом, будто она заговорила надиалекте африканских бушменов.

— Нет. С чего вы взяли?

— Мне показалось, что это альбом для рисования.

— О, я совсем забыла! Да, но я не художница. Почему онаотделывается короткими безразличными репликами?

Слоан раздраженно оглядела стройную брюнетку, картиннозастывшую в дверной раме, словно модель «Bora», и сама испугалась крамольноймысли, неожиданно пришедшей в голову. А что, если Парис попросту застенчива? Идо слез стесняется новоявленной сестры? Но так или иначе, толковать с ней — всеравно что камни ворочать!

Слоан, тяжело вздохнув, сделала вторую попытку:

— Если вы не рисуете, для чего вам альбом? Парис немногозамялась, но все же шагнула вперед и протянула Слоан толстую тетрадь с видомкоролевы, вручавшей скипетр служанке.

— Я моделирую новую линию женской одежды.

Слоан едва не застонала. И Сара, и Кимберли обожали болтатьо тряпках, но она… нет, это просто невыносимо!

Однако Слоан послушно приняла альбом, и сестры уселись накровать.

Даже на неопытный взгляд Слоан, сразу стало ясно, чтотворения Парис не предназначены для обыкновенных, средних женщин. Ничего нескажешь, высокая мода! Платья для коктейлей, официальных приемов, балов ивечеринок, каждое из которых должно стоить не меньше подержанного автомобиля вхорошем состоянии и последней модели. Отчаянно пытаясь найти подходящие словадля выражения восторга, Слоан продолжала переворачивать страницы, пока ненаткнулась на платье прямого покроя, и сразу вспомнила, как Сара описывала свойлюбимый наряд из красного полотна.

— О, вот это мне ужасно нравится, — с энтузиазмом выпалилаона. — Кокетливое, но не… не вызывающее!

Парис потянулась к альбому, желая узнать, что именнопривлекло внимание сестры, но тут же разочарованно поморщилась:

— По-моему, это довольно банально.

Слоан так и не поняла, намеренное ли это оскорбление илиПарис искренне недовольна своим созданием, но все же захлопнула альбом и решиларасставить все точки над i.

— По правде говоря, судья из меня неважный. Вот мама и мояподруга Сара обожают шмотки, но я обычно слишком занята, чтобы бегать помагазинам, а когда иду за покупками, никак не могу решить, что мне идет, а чтонет, поэтому в конце концов выбираю веши в том же стиле, что уже носила столет, и таскаю, пока они не превращаются в лохмотья. Сара утверждает, что онаспособна отличить мои старые джинсы и рубашки от новых исключительно по цвету.

Парис слушала сестру с явным интересом, но Слоан так и несумела понять, что привлекло ее внимание, пока та не спросила:

— Она любит одеваться? Ваша мать, разумеется.

«Ваша мать». Наша мама.

Жестокая ирония ситуации с новой силой потрясла Слоан, новсякое сочувствие к Парис, проснувшееся было в ней, смело как ураганом, стоилолишь вспомнить о том, что эта утонченная особа могла позволить себе любуюроскошь, а мама вынуждена пахать с утра до вечера в магазине одежды и продаватьвсе, что ей самой нравится, капризным покупателям.

— Да, — сухо бросила она. — Очень.

Слоан поднялась и, обойдя вокруг кровати, взялась за ручкучемодана, делая вид, что решила заняться багажом. Почувствовав ее внезапноеотчуждение, Парис тоже встала.

— Встретимся внизу в семь, — так же бесстрастно сообщилаона.

Терзаясь непрошеной виной за свою жестокость, Слоанрасстегнула молнию на большом чемодане Сары. Парис тем временем успела выйти итихо прикрыть за собой дверь. Занятая невеселыми мыслями, Слоан открылачемодан, вынула черное платье для коктейлей и рассеянно поискала глазами шкаф,прежде чем учуяла что-то неладное. Она не просила у Сары никаких чемоданов. Унее свои есть… может, не такие роскошные, но все же…

И в жизни не видела черного платья, вышитого бисером, сшифоновой юбкой.

Девушка метнулась к постели и принялась рыться в чемодане.Откуда-то показался край лазурно-голубой шелковой юбки. У Слоан никогда не былотакой, не говоря уже о блузке в тон или алом сарафанчике…

— О, ма, только не это! — простонала она, рухнув на кровать.Дальше и смотреть не стоит: здесь все новенькое, с иголочки, и можно толькогадать, как умудрилась мать заплатить за все это.

— За ремешок желтой туфельки был заткнут белый конверт, идевушка потянулась к записке, вооружившись решимостью во что бы то ни сталосдать все в магазин, как только доберется домой. Она ни разу ничего не наденет,так что владельцы просто не смогут отказаться принять обратно эти модныетряпки'.

Но она, оказывается, плохо знала собственную мать.

«Дорогая, ты, конечно, расстроишься, когда все поймешь, но яне пользовалась кредитной карточкой, так что можешь не беспокоиться, что влезув долги и придется целый год выплачивать проценты, которые все растут, сколькобы взносов ты ни делал. Я просто потратила те деньги, что откладывала накруиз».

Слоан застонала и снова напомнила себе, что вещи следуетвернуть.

«Ты хотела, чтобы у меня был волшебный отпуск, но в этуминуту исполняется моя самая заветная мечта, так что теперь можно спокойноумереть! После всех этих лет твой отец позвал тебя, и я хочу, чтобы каждыйвидел: моя девочка прекрасна не только душой, но и лицом, Это в самом деле мояединственная неосуществленная мечта.

Постарайся хорошо провести время, повеселиться, забыть обедах и заботах и носи все те прекрасные платья, что я для тебя купила.

Твоя мама.