Присмотришь за ней, покажешь, что и как?

— Конечно, — не задумываясь, ответила Парис, послав сестревежливую улыбку.

— Мне не слишком нравится гольф, — начала было Слоан.

— Это потому, что ты никогда не пробовала им занятьсявсерьез, — немедленно возразил отец. — А хобби? Что ты делаешь в свободноевремя?

Этот допрос понемногу стал раздражать Слоан.

— Я… э-э-э… читаю.

— Что же именно? — с некоторым разочарованиемпоинтересовался он.

— Журналы, — с удовольствием сообщила она, чтобы усилитьнеблагоприятное впечатление. — Обожаю «Дом и сад». А вы, Парис?

Сестра испуганно встрепенулась.

— Что? Да, я тоже.

Лжет. Явно лжет. Но почему? Странно все это… А впрочем, невсе ли равно?

— А как насчет других интересов? Нет, это просто невыносимо!Слишком долго продолжается допрос. Кроме того, она в самом деле проголодалась.

Слоан отломила кусочек булки.

— Вы о чем?

— Скажем, о текущих событиях.

Опустив веки, чтобы скрыть пляшущие в глазах бесовскиеогоньки, Слоан старательно намазывала маслом булочку.

— О, текущие события — моя страсть. Я каждый день смотрю покабельному развлекательный канал, только чтобы узнать, у кого с кем связь… илироман.

Она с беспомощным смущением похлопала ресницами и успелапоймать выражение пренебрежительного, чуть брезгливого сожаления,промелькнувшего на лице Ноя Мейтленда. Кажется, он раз и навсегда поставил наней крест как на безнадежной идиотке. Почему же так защемило сердце: ведьсвоего она добилась!

Очевидно, отец решил, что достаточно натерпелся позора, и,сжалившись над гостьей, спросил:

— Каковы, по-вашему, перспективы рынка'. Говоря о рынке,Сара обычно имела в виду показы новой продукции в дизайнсрских центрах Далласаи Нью-Йорка, проходившие два раза в год.

— На далласском рынке псе были без ума от розовых изолотистых тонов, — с деланным восторгом объявила Слоан, прекрасно понимая, чтоКартер имел и виду рынок ценных бумаг. — А в Нью-Йорке я видела простобожественные обои «под джунгли». Словно переносишься в девственный лес!

— Вам с Парис будет о чем поговорить попозже. — поспешноперебил Рейнолдс.

Слоан со смешанными чувствами радости, облегчения инекоторого унижения приняла его невысказанный упрек и поспешила закрыть рот.Правда, она немного тревожилась, что переборщила и зашла слишком далеко, но,заметив, как. Пол ухмыляется, поняла, что все идет как надо. Поэтому она счистой совестью принялась за еду и не проронила ни слова в продолжение всегоужина из восьми перемен, внимательно прислушиваясь к оживленной дискуссии междуотцом и Мейтлсндом по проблемам мировой экономики.

Мнения мужчин во многом расходились, но оба были настолькохорошо информированы, что Слоан могла лишь благоговейно внимать каждому слову.

Кроме отчислений в пенсионный фонд полицейскогодепартамента, она старалась откладывать все свободные деньги на собственныйпенсионный счет и настаивала, чтобы мать следовала ее примеру. К тому временикак убрали десерт, Слоан была настолько потрясена несокрушимой логикойМейтленда, что решила отныне вкладывать деньги исключительно в соответствии сего рекомендациями.

Едва последняя тарелка исчезла со стола, Эдит Рейнолдс струдом встала и потянулась за тростью.

— Мне пора отдохнуть, — объявила она. Пол и Ной бросилисьпомогать ей, но старуха небрежно отмахнулась:

— Не стоит обращаться со мной как с инвалидом. Я кудаздоровее вас обоих!

Но несмотря на браваду старухи, Слоан заметила, какзатруднены ее движения, как тяжело опирается она на трость, и поняла, чтопрабабка держится на ногах сверхчеловеческим усилием воли.

В дверях она остановилась и оглянулась на сидевших загигантским столом в стиле барокко, под великолепной люстрой. Слоан ожидала, чтоседовласый патриарх пожелает всем спокойной ночи, и приготовилась вежливоответить.

— Не забудьте выключить свет! — рявкнула та, и Слоанпоспешно стиснула губы, чтобы, не дай Бог, не засмеяться, После ухода Эдиткомпания немедленно распалась.

— Прошу извинить, молодые люди, — развел руками Картер, — уменя еще немало дел.

— А я, пожалуй, прогуляюсь, — решил Пол, отодвигая тяжелыйстул Слоан. — Дорогая, ты, надеюсь, со мной?

— С удовольствием, — откликнулась она, умирая от желанияпоскорее выбраться из этой комнаты. Пол, естественно, не мог не пригласитьдругую пару, и Слоан облегченно вздохнула, когда они дружно отказались.

Слоан едва дождалась, пока они останутся одни и отойдутподальше от дома.

— Просто поверить не могу, что эти люди — мои родственники!— расхохоталась она.

— Да и я тоже, — фыркнул Пол.

— Моя прабабка, должно быть, прямой потомок Чингисхана, —решила Слоан.

— Неплохо бы для видимости взять вас под руку или обнять заплечи. Не возражаете?

— Нет, предоставляю вам полную свободу действий, — рассеяннопробормотала Слоан, занятая собственными невеселыми мыслями. — А моя сестрица!Это что-то! Манекен ходячий! Неудивительно, что люди считают ее высокомернойледышкой!

— И вы того же мнения?

— Пока не знаю.

— А что думаете про своего отца?

— Пока еще одни эмоции, причем не слишком определенные. Нотеперь я понимаю, что нашла в нем мама. В то время ей было только восемнадцать,а в нем просто море обаяния. Прекрасно воспитан, красив — какая женщина устоит,тем более наивная девчушка из захолустья!

— А Мейтленд? Что он, по-вашему, собой представляет? Слоанудивилась. При чем здесь Мейтленд? Он даже не член семьи и никакого интересадля них не представляет.

— Весьма привлекателен, — нерешительно призналась она.

— И вы ему понравились. Поначалу просто глаз не сводил.

— То есть пока я не раскрыла рот и не выставила себя полнойкретинкой, — расстроенно пробормотала Слоан.

Пол выпустил ее руку, порывисто обнял и чуть прижал к себе.

— Вы были просто изумительны!

Ошеломленная нежданной искренностью его тона, Слоануставилась на четко обрисованный лунным светом профиль агента.