— То есть, ты и дальше намерен вести себя так по свински?

— Ага.

Он поджал губы, остановился и воткнул топор в сухое дерево.

— Я поняла. Ты всё ещё дуешься на Тимофея за тот случай с дубинкой? Мы же извинились...

— И все, конечно, сразу заиграло новыми красками.

— Подумай сам. Он вернулся, и что увидел? Какого-то типа с топором рядом с девушкой, за которую взялся нести ответственность. Ты бы сам что сделал на его месте?

— Мне обязательно отвечать на твои вопросы?

Он остановился, пошатал подрубленное дерево и посшылался звонкий хруст. Бах! Сухой столбик свалился на землю, охотник добил топором остатки и поднял в самом широком месте свой трофей, отбросил ко мне так, что я едва успела отскочить.

— А что? Думаешь не пойму? Или сказать нечего?

— То тебе не нравится, что говорю, теперь — что молчу. Ты уж определись.

— Ерничаешь? Я даже знаю, почему... — начинала закипать я.

Себастьян так же невозмутимо принялся рубить второе деревце.

— Надо же, какая догадливая.

— А догадаться не сложно. И можешь не отвечать на мой вопрос. Я итак знаю, что бы ты сделал на месте Тимофея.

— Да? И что же? — он снова прервался, наклонил тощую деревяшку, переломив пополам, и посмотрел на меня.

— Ничего. Ничегошеньки. Сказал бы «не мое дело», прошёл мимо, а потом со спокойной душой завалился спать. Ещё не хватало на всякую ерунду время тратить, правда?

— Не говори о том, чего не знаешь, — бросил он мне.

Кинув второе деревце к первому, охотник поднял оба и двинулся в сторону лагеря.

— Да у тебя на лбу все написано. Вооот такими буквами. С Луны прочитать можно — «думаю только о себе, люблю только себя, на остальных плевать». Странно, что вообще согласился нас проводить. Или просто нравится, когда от тебя зависят? Тешишь самолюбие за счёт других?

— Ой, лучше бы тебе помолчать сейчас.

Себастьян говорил сквозь зубы и, если бы не разошлась так сильно, я бы, наверно, и правда замолчала. Но долго сдерживаемая обида прорвалась наружу, источая потоки брани.

— Ещё чего. Может это моя прихоть. Моя маленькая блажь. Плата за то, что вынуждена терпеть тебя. Для тебя же все кругом дураки. Один ты умный. Только Тим, в отличие от тебя, поступил по совести. Защитил. А ты на такое способен? М?

Мужчина молча шёл вперёд. Только скрежет зубов в тишине сумерек кричал о его состоянии.

— Мы заботимся друг о друге! А ты? Только ворчишь и куксишься. Ты хоть раз делал что-нибудь для кого-то? Просто так. Сомневаюсь!

Себастьян резко остановился, бросил на землю дрова и топор, развернулся ко мне и, выгнув вниз уголки губ, приближался.

— Я же сказал, помолчи!

— Что? В точку попала? — ответила я с вызовом, а чувство самосохранения скомандовало отступать. — Злишься, потому, что я права?

— Злюсь, потому что ты рот не можешь закрыть, когда просят! — прорычал он, продолжая надвигаться.

Я вильнула влево, пятясь.

— Вёл бы себя нормально для начала. Эгоист!

Снова вильнула, резко ушла вправо, отпрыгнула за дерево и, выскочив с другой стороны, вздрогнула, когда там же появился охотник. Шагнула назад, уже в испуге. Черт его знает, чего можно ожидать. Придушит прямо здесь, и не узнаёт никто.

— А-ну стой!

Он долбанул рукой по дереву, дернулся за мной и вдруг в воздухе раздался металлический лязг. Мужчина взвыл от боли. Я прижала ладони к губам, глядя на то, как Себастьян схватился рукой за дерево и медленно осел на траву. Когда мой взгляд опустился вниз, разглядела ржавое железо, намертво сомкнувшее зубцы на его ноге.

— Мммм, — простонал он, сидя на земле.

— Мать мою волшебницу! Капкан...

— Спасибо, а то я не понял.

Я подошла ближе, опустилась на колени рядом, осматривая его повреждённую ногу. Молча, сжав челюсти, охотник пытался нажать на пружину, но дискомфорт, доставляемый при этом движении, был сильнее попыток высвободить конечность.

— Скажи, что делать, я помогу, — сказала я с волнением, ощущая острое чувство вины. Второй раз за последние четыре дня.

— Сам справлюсь. Помогла уже.

— Да какой же ты упертый! И у кого ещё в голове опилки!

Я надавила со всей силы на пружину, которую ворчливое чудовище безрезультатно мучило все это время. Дужки со скрипом раскрылись, высвободив ногу охотника из плена.

— Осторожно, — он потянулся к капкану, видимо, опасаясь, что теперь моя рука может оказаться внутри, и, когда дужки снова сомкнулись вхолостую, отбросил ловушку в сторону. Попытался встать, хоть на одной ноге это было сложно.

— Обопрись на меня. Так легче будет.

Суровый взгляд тут же прилетел в мою сторону. Я фыркнула от такого идиотизма.

— Ну можешь остаться здесь, подождать, пока заживет.

Он хотел было что-то сказать, едва ли лестное, но, не желая терять время, я сама накинула его руку себе на плечо, обхватила корпус и потянула за собой.

— Вот что за человек! Ему помочь пытаешься, а он уперся рогом. Нашёл время.

Медленно ковыляя, мы все таки потащились к лагерю, прихватили с собой топор, но дровами пришлось пожертвовать. Сперва я почти не ощущала веса мужчины. Видимо, бодрился. Но так как до лагеря идти было прилично, ближе к концу пути тяжесть руки на моем плече увеличилась.

— Что случилось? — округлила глаза Дарëна, завидев нас.

— Себастьян в капкан попал.

Борис тут же хрюкнул и хотел было что-то съязвить, но рыжая свирепо глянула на него и хряк предпочёл не встревать.

— Вода есть? — спросила я.

— Только закипела.

— Снимай с костра. И неси мой рюкзак.

— Ты что задумала? — спросил охотник, когда я довела его до костра и помогла присесть.

— Рану надо обработать.

— Зачем?

— Зачем зачем. Другие слова знаешь? Чтобы зажила нормально.

— Итак заживет.

— «Так» у тебя может заражение крови начаться. Промыть надо, как минимум. У вас здесь с медициной совсем туго?

Дашка притащила рюкзак. Тимофей поставил рядом с нами котелок с горячей водой. Я вытащила из рюкзака простую хлопковую ткань, которую прикупила на рынке примерно для таких случаев.

— Разувайся, — скомандовала пациенту.

— Слушай, может она...

— Разувайся, говорю! Или я тебе сейчас на коленки кипяточка плесну и травмотология превратится в ожоговое!

Больше мужчина не спорил, стянул сапог, предоставив мне возможность себя осмотреть. Визуально повреждения были не такими большими. Со стороны стопы его уберегла жесткая подошва. А вот сверху над плюсневыми костями зияли три кровоточащие ранки с неровными краями. Предполагаю, довольно глубокие.